Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал - [85]

В моей квартире на Бейкер-стрит меня ожидало десятка два писем, несколько чеков и телеграмма от Майкрофта трехдневной давности, должно быть, не очень срочная, если уж мой брат отправил ее сюда, а не в Грегори-Пейдж. Поскольку поездка в Лондон, которую мы накануне предприняли с Лестрейдом, не позволила мне заглянуть домой, то теперь предстояло заняться насущными делами. Я заказал себе завтрак, бегло просмотрел корреспонденцию и, не обнаружив ничего особо важного, с удовольствием принялся за яичницу с ветчиной.

Около полудня я уже был у Майкрофта, чем несказанно его удивил: он полагал, что я все еще «добываю оправдательные доказательства для мисс Лайджест». Я вкратце изложил ему исход дела, а он, в свою очередь, описал мне поручение, которое послужило причиной телеграммы и которое предстояло выполнить за весьма солидный гонорар. Задание не представляло для меня особой сложности и, как это часто бывает, когда дело поступает из рук моего брата, касалось нашей государственной экономической политики. Я пообещал Майкрофту сделать все возможное и известить его о результатах телеграммой сегодня же вечером.

В четыре часа после полудня я решил выпить чаю на Риджент-стрит, и в моем кармане уже лежали добытые сведения, ради которых пришлось изрядно побегать по Сити.

Еще не было пяти, когда я решил навестить Скотланд-Ярд и отправился к Лестрейду. Тот оказался на своем месте, погруженный в полицейские протоколы. Мы дружески побеседовали, и он с легкостью позволил мне порыться в служебных бумагах, касающихся дела Гриффита Флоя, с единственным условием — не выносить их за пределы кабинета.

Как выяснилось, Гриффит не подтверждал и не опровергал предъявленные обвинения — он просто отказался что-либо говорить до самого суда. Остальные же участники развязки, напротив, давали отчетливые и почти идеально схожие показания. Вообще, Лестрейд был чрезвычайно доволен финалом дела, и красноречивое молчание мистера Флоя его нимало не тревожило — в его руках теперь была не менее крупная, чем раньше, добыча, а газеты наперебой превозносили знаменитого инспектора полиции в качестве непревзойденного специалиста.

Когда вечером я неспешно возвращался домой, Уотсон уже ожидал меня за чашкой кофе в моей квартире.

— А, Холмс! Ну наконец-то! — воскликнул он. — Я жду вас уже больше часа!

— Простите, друг мой! Пришлось посвятить день самым разным делам, и я освободился только полчаса назад. Как ваши дела?

— У меня всё в порядке: я вернулся еще до второго завтрака, успел навестить жену и даже осмотрел одного из своих постоянных пациентов.

— Надеюсь, миссис Уотсон здорова?

— Да, благодарю вас.

— Ну, а ваш визит в полицию сегодня ночью, как он прошел?

Уотсон налил себе немного виски и разбавил его содовой. Затем он неспешно достал свой портсигар и закурил, я понял, что для меня у него припасено нечто интересное.

— Я рассказал Лестрейду обо всем, что видел и слышал там, в беседке, обходя, разумеется, общими фразами некоторые вещи. Вы помните, мисс Лайджест просила…

— Да, я отлично помню. Продолжайте.

— А тут нет ничего особенного. Лестрейд долго и тщательно спрашивал обо всем, особенно настаивал на дословном воспроизведении признаний сэра Гриффита. Тот полицейский, что был с нами, тоже довольно точно всё описал. Мы перечитали записи наших показаний, заверили их подписями и отправились по своим делам. Еще Лестрейд сказал, что смерть Джейкоба Лайджеста тоже, возможно, будет квалифицироваться как убийство, и в этом случае мистеру Флою придется еще хуже. Вот и всё. Это не стоит вашего внимания, Холмс.

— Не испытывайте мое терпение, Уотсон — говорите о том, что, по-вашему, стоит моего внимания.

— Черт возьми, Холмс! Я ведь еще ничего не говорил об этом! Как вам удается так точно предугадывать мои намерения?! Впрочем, вы правы. Я хочу рассказать вам о другом, и это, возможно, покажется вам интересным.

— Я весь внимание.

Он посмотрел в глубину холодного камина и задумчиво выпустил клубы табачного дыма.

— Когда я вернулся в Грегори-Пейдж, — начал он, — леди Элен вела себя очень странно. Она явно не хотела никого видеть, разговаривала односложно и предпочла как можно скорее остаться одна. Однако самое странное во всем этом то, что, похоже, она плакала! Я почти уверен в этом.

— В котором часу это было? — спросил я, стараясь подавить волнение.

— Я заметил это сразу, как только вошел в парадный холл дома. Я вернулся из полицейского участка и застал ее стоявшей у окна. Это было около восьми. А какое тут может иметь значение время?

— Мы с вами разминулись на какие-то полчаса, Уотсон.

— Да, леди Элен сказала, что вы только недавно уехали. Она вела себя странно, Холмс. Я подумал, что это вас заинтересует…

— Да-да, продолжайте, пожалуйста.

— Я и представить себе не мог, Холмс, что такая женщина как она может плакать! Она, разумеется, не лишена чувств, но после всего случившегося…

— Так вы видели это или лишь догадываетесь? Я, откровенно говоря, ни разу не видел ее слез, хотя провел с ней некоторые напряженные минуты.

— Ну, она, наверное, успела вытереть слезы, когда услышала мои шаги, но ее глаза были влажными и в них застыло какое-то неописуемое выражение… Она говорила со мной, давала указания прислуге, но ни на секунду не была с нами в своих мыслях. И это после того, как самое страшное осталось позади!.. И знаете, Холмс, я, кажется, могу найти этому объяснение!