Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [150]
И все-таки даже дома Киму становилось с каждым разом все труднее справляться с этой нагрузкой.
«Дело в том, что я отметил конец нашего юбилейного года и начало нового самым неподходящим образом: в декабре меня жуткий прихватил бронхит, а в январе — грипп. Сейчас я только выбираюсь из всего этого и надеюсь возобновить беседы с нашими молодыми друзьями в будущую пятницу» (из письма М.П. Любимову от 17 января 1978 г.).
Ким жаловался мне, что говорить беспрерывно в течение двух часов очень утомительно. Со временем интервалы между семинарами стали увеличиваться, и мне приходилось все чаще звонить куратору, прося перенести очередной урок на неделю или на неопределенный срок. Тем не менее эти занятия, хотя и с большими перерывами, продолжались до последнего года жизни Кима.
«Сразу же после праздников я начну читать четвертый курс лекций молодому поколению. Кажется невероятным, что я прочел уже три курса. Тот, кто первый сказал: «Время летит», был наверняка прав» (из письма М.П. Любимову от 4 ноября 1979 г.).
Не прерывалась его связь и с учениками, работавшими за границей.
«Я только что выбрался из больницы и ко мне приехала старшая дочь с мужем и моим старшим внуком (ему теперь уже 20!) на Рождество, и мы только сейчас начали возвращаться к нормальной жизни.
…Мне очень понравилось твое интервью с Питером Устиновым. Я встречался с ним несколько раз в 1944–1946 годах, в начале его карьеры, но по-настоящему я знаю его отца. Клоп, как все его звали, был очень интересным человеком. После эмиграции его семья приняла немецкое гражданство, и Клоп поступил на службу в германское Министерство иностранных дел. Когда он работал в германском посольстве в Лондоне, его завербовало МИ-5. Он «дезертировал», когда при нацистах ему стало слишком жарко, но продолжал работать среди немцев и сделал немало хорошего. Когда в 1944 году он стал менее полезен для МИ-5, они предложили его мне, и я немало поспособствовал тому, чтобы отправить его в Лиссабон, где было много немцев, которые к тому времени главным образом беспокоились о том, как спасти свою шкуру. Вот тогда я узнал его достаточно хорошо.
Конечно же, я видел улыбающееся лицо нашего старого друга, смотревшее на меня с первой полосы «Таймс» в прошлом году. Ты говоришь, что он вел себя очень хорошо, и я чрезвычайно горжусь им. Ведь он отслужил полный срок и получил продление, чего мы, пожалуй, не ожидали. И, насколько мне известно, никто по его вине не пострадал. Что ж, Майкл, ты по-прежнему высоко держишь факел, и я вполне могу поверить, что тебе выпадают весьма тревожные минуты, мягко говоря. В наши дни трудно увидеть много просветов — что и говорить, когда такой невежественный клоун, как Рональд Рейган, находит поддержку и становится президентом США. Приходится надеяться на лучшее будущее, а пока терпеливо трудиться и сеять разумное, где бы мы ни находились. Я горячо сочувствую тебе — нелегко работать в такой враждебной атмосфере, но надеюсь, что благодаря твоим личным качествам ты найдешь все-таки людей, с которыми можно встречаться на человеческом уровне». (Из письма Майклу от 8 января 1983 г.).
Приезд детей вносил приятное разнообразие в нашу жизнь. Все пятеро — три сына и две дочери, — а также четверо внуков навещали Кима в Москве. Том был первым из них, кого я узнала. С ним и с Кимом я познакомилась одновременно. После этого он приезжал к нам два года подряд. У него был беззаботный жизнерадостный характер и экстравагантные замашки. Работая жокеем, он следил за своим весом и с самым серьезным видом уверял, что для этого ему необходима диета из икры и шампанского.
Однажды мы вчетвером отправились в ресторан. Том с моим братом шли впереди и оживленно разговаривали. Создавалось впечатление, что они прекрасно понимают друг друга. Мы с Кимом, следуя за ними, гадали, о чем и на каком языке они могли беседовать. Очевидно, каждый на своем, так как Том ни слова не знал по-русски, а Костя по-английски.
Затем я познакомилась со старшей дочерью, Джозефиной. Она приезжала чаще всех, почти каждый год. Сначала одна, потом со вторым мужем, иногда с детьми. (С первым мужем она посещала Кима еще до меня.)
Только с младшей, Мирандой, я не встречалась в Москве и познакомилась с ней в Лондоне уже после кончины Кима. Она приезжала к нему всего один раз, летом 1969 года, за год до нашего знакомства, вместе со старшей сестрой Джозефиной и ее тремя детьми, мал мала меньше. Ким повез семью к Черному морю, в Сухуми, где поручил куратору снять для них дом. Обещанный дом Ким получил, только не пустой, а со всеми домочадцами впридачу, которые любезно потеснились, уступив англичанам две комнаты. Там они и ютились вшестером. Об этом отдыхе мне в разное время рассказывал каждый из них, но плохие воспоминания у всех были общими.
Хозяева оказались хлебосольными, и в доме постоянно толпился народ. Они веселились и пили чачу, не оставляя без внимания и Кима. После возлияний его мучали кошмары, и он кричал по ночам, пугая детей. Оставив его в одной комнате, все остальные теснились в другой, пока Миранда не выбрала из двух зол меньшее и не переселилась к Киму. Подгулявшие взрослые пичкали малышей чем попало, и те постоянно маялись животами. Гости либо квартиранты спали повсюду — в коридоре, на полу, и о них приходилось спотыкаться.
