Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [148]

Спустя некоторое время характер работы Кима существенно изменился: она стала носить систематический и упорядоченный характер. Вместо куратора, выполнявшего роль курьера, у Кима появился постоянный работодатель — Георгий. Он приходил регулярно, раз в неделю, и они вдвоем на несколько часов закрывались в кабинете, куда я время от времени приносила чай, чтобы поддержать их творческую активность. Закончив свой труд, они переходили в гостиную и с чувством выполненного долга расслаблялись за бутылкой коньяка.

«Приступы лихорадочной профессиональной деятельности перемежались у меня с погружением в мое старое кресло, «чтобы заполнить пробелы в чтении газет». Грубо говоря, это означает, что между вспышками лихорадочной активности я лентяйничал. Когда Вы доберетесь до моего возраста, Вам, возможно, захочется поступать так же», — писал Ким М.П. Любимову 27 января 1980 г.

Как впоследствии рассказывал мне Георгий, это была его идея — привлечь Кима к активной работе. Он изложил свою идею О.Д. Калугину, который тогда руководил контрразведкой, и тот согласился.

В 1980 году у Георгия начались разногласия с его непосредственным начальником, причем настолько серьезные, что позднее ему пришлось поменять место работы. Его визиты к Киму неожиданно прекратились. Он просто исчез, как прежде исчезали наши кураторы. Вместо него пришел Анатолий, и работа продолжилась.

Спустя несколько месяцев после своего исчезновения Георгий неожиданно появился у нас (без предупреждения о своем визите по телефону, что было необычно) и рассказал, что ему было приказано прервать всякие контакты с Кимом, не вдаваясь в объяснения. Тем не менее он счел своим долгом известить нас об этом. Георгий почему-то (!) говорил шепотом и выглядел необычайно взволнованным и таинственным. Он был первым из «пропавших без вести», кто в конце концов объявился.

Анатолий работал с Кимом недолго, вскоре уехал в командировку, предупредив об этом, и оттуда присылал трогательные послания. Юрий, сменивший Анатолия, работал с Кимом до самого конца. Ким ценил профессиональные качества всех троих. Ему было легко и интересно с ними работать.

Между тем ко многим действительно ценным советам Кима совсем не прислушивались в КГБ. Я помню, как однажды к нам пришел О.Д.Калугин. И радостно сообщил о победе исламской революции в Иране. Ким, наоборот, расстроился, предвидя опасность распространения ислама. Его удивляли недальновидность и некомпетентность наших политиков, не осознававших этой опасности. Свое отношение к аятолле Хомейни Ким изложил в письме Грэму Грину 2 января 1980 г:

«…Не думаю, что на основании лишь того, что я — сын своего отца (Сент-Джон Филби принял ислам. — Р. П.-Ф.'), я имею право говорить об аятолле. Я никогда не был человеком религиозным, и потому мне, наверное, труднее, чем многим, понять неразумность поведения, даже своего собственного. Я склонен рассматривать аятоллу омерзительным старым обманщиком, а его драгоценную Исламскую республику — бессмыслицей».

Далее Ким высказывает свою озабоченность проблемой с заложниками, когда иранцы захватили американское посольство в Тегеране. Эти слова особенно актуальны в наши дни:

«По-видимому, существуют две проблемы: заложники и будущее Ирана. Что касается заложников, я думаю, мы все находимся в согласии, поскольку только одному Аллаху известно, чье посольство на очереди быть разграбленным, разгромленным, сожженным или оккупированным. Но какой способ лучше подходит для их освобождения? Действие или бездействие? Я не могу проникнуть в мысли а. (аятоллы. — Р. П.-Ф.) или студентов, резвящихся на каникулах. По большому счету, твоя идея совместных действий, сосредоточенных в сферах влияния, пожалуй, выглядит привлекательно (я передал это компетентным органам). Но, разумеется, подобная операция предполагает взаимное доверие и добрую волю — товар, запас которого слишком скуден в эти дни, и он стремительно убывает (как мне кажется) с каждым часом».

Узнав о введении советских войск в Афганистан в 1979 году, Ким буквально схватился за голову. Он был в отчаянии, считая, что эта преступная глупость обойдется нам несчетными потерями. Уже тогда, в самом начале войны, он предвидел трагический конец этой авантюры, вернее — бесконечную войну.

И снова Ким поделился своими огорчениями с Грэмом Грином в том же письме:

«…Теперь об этой жуткой истории в Афганистане. Едва ли нужно говорить тебе, как я всем этим огорчен, — тебя может удивить то, что я не встретил здесь никого, кто бы этому радовался. Судя по всему, было крайне необходимо избавиться от Хафизуллы Амина, который буквально устраивал кровавую баню, именовал себя афганским Сталиным и вел себя соответственно. Но было ли так уж необходимо выбирать военное решение проблемы, как это нынче называют? Не достаточно ли было тихо расправиться с Амином ударом кинжала? Но это, конечно, просто импульсивная реакция. Я не моту высказывать свое мнение, не зная всех фактов, приведших к такому решению».

Тем не менее я слышала, как Ким высказывал сотрудникам свое мнение по поводу вторжения в Афганистан в самой резкой форме. Но (увы!) его советы не повлияли на ход событий.