Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [138]

— Ты не представляешь, какой я был несчастный человек!

Говорил Ким о первых годах жизни в Москве. Тогда он страдал от бездеятельности и ненужности:

— Я был переполнен информацией, и мне хотелось все отдать. Я писал и писал бесконечные меморандумы, пока не понял, что они никому не нужны, их даже никто не читает.

Удивляясь, что у нас в стране во всем разлад, Ким говорил: «Я прекрасный администратор и мог бы наладить любое дело, ну, к примеру, транспортное агентство. Только при условии, что мне не станут мешать и я буду сам подбирать кадры».

Тем временем на Западе писали, что Ким Филби каждый день отправляется в машине с шофером на Лубянку, где у него важный пост и собственный кабинет. На самом деле в стенах КГБ он побывал только в 1977 году, спустя 14 лет после своего приезда, да и то в качестве гостя. Выступая там перед коллегами, Ким не без иронии сказал: «…я обладал официальными пропусками в семь главных разведывательных центров: в четыре британских — СИС, УСО, МИ-5 и Школу кодирования и шифрования; в три американских — ЦРУ, ФБР и Агентство, национальной безопасности. Таким образом, я могу утверждать, что это восемь главных разведывательных организаций, в которые я сумел проникнуть».

А тогда, в 60-е годы, он пытался покончить с собой, перерезав вены.

Однажды я случайно нащупала жесткие шрамы на его левом запястье, и у меня непроизвольно вырвалось:

— Откуда это?

В тот момент Ким приканчивал третью порцию виски и высокопарно пробормотал, что было ему несвойственно:

— Мы, коммунисты, должны терпеть, быть сильными и не поддаваться слабости.

Тем не менее даже в таком состоянии он не проговорился и, отдернув руку и сжав кулаки, сказал:

— Никогда не спрашивай меня об этом.

И я не спрашивала.

Обычно Ким предпочитал вспоминать курьезные моменты. Он любил рассказывать мне о своих первых московских впечатлениях. Так, выйдя впервые на прогулку по городу, он решил заглянуть в гастроном. Открыв дверь, он пропустил вперед женщину. Вдруг, отталкивая его и женщину, туда хлынула толпа. Прижатый к двери, Ким долго стоял в позе регулировщика.

Вместе с тем в Киме была выделявшая его в толпе какая-то притягательная сила. С ним любили поговорить старушки и заигрывали дети. Его часто одолевали на улице вопросом: «Как пройти?..» Не зная русского языка, он выучил наиболее короткий ответ: «Туда» — и указывал направление. Москву Ким изучил досконально и составил схему, где отметил все общественные туалеты. Однако, когда он научился говорить по-русски и был в состоянии подробно объяснить вопрошающим, куда идти, его стали слушать с недоверием и обычно следовали в противоположном направлении.

Его постоянно предупреждали об опасности, о возможности покушения на его жизнь и советовали не выходить из дома. Как-то раз он все-таки рискнул посетить парикмахерскую. Она была совсем рядом, за углом. В зале ожидания сидели двое. Ким присел рядом. Открылась дверь, и вошедший что-то громко сказал. Сидящие посмотрели на Кима. Через некоторое время вошел другой и прокричал нечто непонятное. И снова все уставились на Кима. Ему стало не по себе. Сделав вид, что торопится, он озабоченно посмотрел на часы и выбежал из парикмахерской. А они всего лишь хотели узнать, кто последний.

Вскоре по приезде в Москву Ким стал обустраивать свой быт. Ему было нелегко обставить квартиру по своему вкусу. Прежде всего мебель, как и многое другое, была дефицитом, к тому же он не выносил полированные гарнитуры, которые тогда были в моде. Зато на мебельном комбинате в Лихоборах под Москвой делали вещи на любой вкус. Там Ким заказал по своим чертежам несколько секций с книжными полками и ящиками, комод для белья, журнальный стол, две тумбочки и тахту. Вскоре ему посчастливилось купить мягкую мебель, и надобность в тахте отпала.

Через несколько дней после оформления заказа Ким снова поехал на фабрику, чтобы отказаться от тахты. Там еще и не думали приступать к работе, но сказали, что не могут изменить заказ без уважительной причины. Простое и правдивое объяснение не устраивало приемщицу, и это поставило Кима в тупик. Он не мог найти другого ответа на это «почему», пока не вспомнил, что глупый вопрос предполагает аналогичный ответ, и сказал:

— Потому что мой папа умер, — не удивлением увидел, как приемщица аккуратно вписала в графу эту фразу. То, что папы не было в живых уже пять лет, не имело значения.

В Москве Ким жил под вымышленным именем. В его советском паспорте было записано: «Федоров Андрей Федорович», а настоящее имя удостоверял другой документ — вид на жительство в СССР.

Трудно сказать, чем руководствовались те, кто выбрал фамилию Федоров. Наверное, тем, что она заурядная и не привлечет к себе внимания. Но стоило Киму впервые произнести ее вслух, как это вызвало настоящий фурор.

Так случилось, что у него разболелся зуб и пришлось идти к стоматологу.

— Ваша фамилия? — спросила врач.

— Ф-федоров, — старательно выговорил Ким, заикаясь. Ответом ему был взрыв хохота.

— Федоров?! — переспросила врач, сотрясаясь от смеха всем своим пышным телом. — Вы только посмотрите на него! Он Федоров!

Она долго не могла угомониться, тыча в Кима пальцем. В конце концов зуб ему все-таки залечили.