Я сделаю это для тебя - [28]

* * *

Взгляд на дом, к которому ведет просторная аллея, наполняет меня странным чувством. Я расплачиваюсь, и машина уезжает, задев крышей нижние ветки старых деревьев. Стою перед дверью, пытаясь справиться с чувствами, от которых перехватывает горло.

Внешне все выглядит совершенно нормально. Здесь живут счастливые буржуа. Сейчас выбегут ребятишки с ранцами за спиной, их приветливо улыбающийся отец сядет в машину, любящая жена и мать семейства помашет им на прощание рукой. Привычные жесты, составляющие нашу жизнь, словно застыли в воздухе и ждут, когда чудо оживит их.

Такой была наша жизнь. Череда отживших образов, взятых напрокат у времени и глянцевых журналов. Пленка, запечатлевшая наш счастливый бег по кругу. Я то и дело оценивал дистанцию, отделявшую меня нынешнего от юного хулигана, промышлявшего мелкими кражами. Бетти старалась вписать наши жизни в семейную фреску, где она могла бы играть подобающую роль. Я любил ее за это восприятие мира, когда каждый прожитый день имеет смысл, только если творит историю. Она всегда точно знала, что наша повседневность — это составная часть пути, начало которому было положено задолго до нас, а конца не будет никогда.

Раньше я жил как шантрапа: сходить на «дело», прогулять деньги, завести новую подружку. Я был членом одной из городских банд, и моя история складывалась из череды мелких преступлений и потасовок, которые мы с ребятами считали героическими поступками. Я был личностью: Дани — мускулистый красавчик, вкрадчивый соблазнитель. Я никогда ничего не боялся, всегда принимал участие в разборках между бандами и даже гордился этим. Бетти показала мне другой мир, живущий по иным правилам, исповедующий иные ценности.

Наш дом — свидетельство этой метаморфозы.

— Папа?

Пьер с удивлением смотрит на меня. Бетти не сказала, что я приеду. В воздухе на несколько мгновений повисает недоуменная пауза. Изумление в глазах Пьера вызвано моими слезами, которых я даже не заметил. Мой сын впервые видит меня в таком состоянии. Я никогда не плакал при Бетти и Пьере, чтобы не усугублять их горе, но мой мальчик нисколько не напуган, и я понимаю, что ошибался.

Он берет меня за руку, крепко пожимает, потом целует, смущаясь неловкого проявления любви, и, глядя в сторону, тянет за собой к двери.

* * *

Жерому исполнилось два года, когда родился Пьер. Я был счастлив и надеялся, что моих сыновей свяжет такая же верная дружба, как членов моей маленькой банды. Я решил сделать все, чтобы воспитать в них благородное отношение друг к другу, чтобы это связало их на всю жизнь и внушило уверенность, что можно преодолеть любое препятствие.

Мой замысел с самого начала оказался под угрозой. Как наделить сыновей силой, уверенностью в себе и волей, которым меня научила улица, если я из кожи вон лезу, чтобы обеспечить им все удобства и возможности, предоставляемые обществом потребления?

Могут ли ценности сочетаться с роскошью?

Я рисовал себе их будущее с позиций «идеального руководителя старшего звена», которым стал к тому времени: лучшая школа, дорогая одежда, роскошный дом с бассейном и учеба за границей.

Я хотел, чтобы они были похожи на меня и не обманывались насчет царящих в обществе нравов, и не мог не предоставить им всех необходимых для этого средств.

Через несколько месяцев после рождения Пьера меня назначили региональным управляющим. Коллеги и начальство считали, что я обязан постом личному обаянию, но я знал, что все дело в трезвости ума, проистекающей из «двуязычия».

Именно этой трезвости ума я и хотел научить сыновей, вот только не знал, как это сделать.

Я и теперь не уверен, что преуспел бы, отпусти мне жизнь достаточно времени.

Жан

Министр внутренних дел сидел за своим столом, бесстрастно наблюдая за собеседниками. Он нервно постукивал кончиком ручки по кожаному бювару, только это и выдавало его нетерпение. Гладкое белое лицо с тонкими угловатыми чертами и взгляд бледно-голубых глаз выражали спокойствие, контрастируя с его репутацией крутого, властного политика.

Это дело вызывало у него раздражение. Исламские террористы на французской территории! Он потратил четыре года на борьбу за снижение уровня преступности, старался выглядеть сильным и несгибаемым, защищал свои идеи, пустив в ход всю свою харизму, но что он мог противопоставить решимости и организованности террористов? Гангстеры уязвимы, они жаждут наживы, борются друг с другом за влияние и власть. Их можно «достать» — купить, завербовать или уничтожить, ударив по слабым звеньям преступных синдикатов, а религиозные и политические экстремисты защищают идею, руководствуются иррациональной верой. С такими людьми переговоры вести невозможно, как невозможно обуздать нарастание террористической активности. Да и вообще — как войти в контакт с тенями?

Советник министра по связям с общественностью Фредерик Лен нервничал, и это могло означать одно: существует риск имиджевых потерь. «Неужели я должен поставить на кон все, чего достиг, рискуя обрушить рейтинг популярности, ради неизвестного заложника, захваченного какими-то бородачами?» — размышлял министр. Нет, он будет сражаться, найдет способ победить нежданных врагов и выйдет победителем и из этой войны.