Я - счастливый человек - [18]

— Мне нужно, — говорю я, — вечернее платье и чтобы плечи были открыты.

— Клара, да мы сделаем такое, что все попадают от зависти. Будет очень красивое платье. Не беспокойся.

Я попросила, чтобы мне сшили еще костюм: спина открытая и пелерина, отороченная чернобуркой. Тогда это модно было. Если в пелерине, то выглядит строго, а если я вечером в нем выйду – сниму пелерину и буду в открытом платье.

Опять стали спорить и сошлись на том, что мне подойдет темно-синий цвет.

Потом вспомнила, что предстоит еще церемония закрытия. Что же я надену? Иду по Арбату и вижу комиссионный магазин. Может быть, какую-нибудь сумочку вечернюю куплю, туфли, которые подойдут к вечернему платью…

Возле Театра Вахтангова встречаю Людмилу Целиковскую.

— Клара, ты что грустная?

— Мне бы радоваться, — говорю, — но я вся в заботах: еду на Каннский фестиваль, а платья нет… Ну такого, особого, для церемонии.

— У меня есть вечернее платье. Ты же знаешь, в Театре Вахтангова замечательно шьют.

«Да, — думаю, — но она поменьше ростом, а я высокая». Я на Люсю так посмотрела, что она догадалась, о чем я подумала.

— Да, мое платье вряд ли тебе пригодится. Я – пожалуйста, но вряд ли оно подойдет.

А я от отчаяния говорю:

— Люся, может быть, попробуем?

И мы пошли к ней. Идем, и я про себя думаю: не может быть, чтоб оно мне не подошло.

Целиковская достала платье из шкафа. Юбка длинная из тафты, а лиф – открытый, застегивается на крючки, подчеркивая фигуру.

Боже мой, думаю, ведь этот лиф я не застегну. Юбка – ладно, а это как?

Наряд мне так понравился, что я выдохнула воздух и почти не дышу. Целиковская застегнула крючки, и, о радость, трудно представить, но все подошло. Правда, впритык, но выдержать можно.

Люся удивилась. Она была уверена, что платье вряд ли подойдет. Мы ведь настолько разные…

Да и я, если честно, не ожидала, но была готова втиснуться во что бы то ни стало. Поблагодарила ее, взяла платье и пошла домой.

…Я познакомилась с Целиковской в Одессе, где гастролировал тогда Театр имени Вахтангова.

Мы жили с ней в одной гостинице. Как-то я услышала шум на улице. Подошла к окну и увидела большую толпу людей, они скандировали: «Лю – ся, Лю – ся!»

Это поклонники Целиковской требовали, чтобы она вышла на балкон. Толпа все увеличивалась. И Люся, сияя ослепительной улыбкой, вышла на балкон.

Я впервые видела такую любовь поклонников!

И вот я еду в Канны и везу с собой лучшее вечернее платье Целиковской. Чудеса, да и только…

Через неделю отправилась на Кузнецкий. Но здесь меня ждало разочарование. На платье пошло, по-моему, метров пятнадцать этого органди, потому что сделали плиссированные оборки. И оно получилось громоздким. Фигуры не видно. Все ровное. А плечи, когда я стою спокойно, открыты, но если поднимаю руку, то соскакивает какая-то там резинка, на которой держится это «плечо», и оно сразу доходит мне до шеи. Надо опять поправлять, чтоб были плечи открыты.

Я чуть не расплакалась.

— Ну как же я в этом платье в Канны поеду? Что же будет?

Мне наперебой стали советовать:

— А вы булавкой пристегните.

Платье пришлось все-таки взять…

Как говорится, с миру по нитке – и собрался один небольшой чемодан. Но в молодости огорчения переживаешь легче… Ну да ладно, думаю я, как-нибудь обойдусь… Ну, не буду руку поднимать или… Буду в одном платье ходить, зато увижу Париж, Канны, известных режиссеров, актеров, лучшие фильмы. Это ведь как сейчас в космос лететь, тогда – поехать в Канны.

Наступил день отъезда, мы должны были встретиться в аэропорту. Я подхожу к Орловой:

— Здравствуйте, Любовь Петровна, я Клара Лучко. Я с вами лечу.

— Я знаю о вас, — чуть снисходительно ответила Орлова.

И вдруг я вспомнила Полтаву, вспомнила, как я шла за Орловой по улице, как она спросила меня о букинистическом магазине. Могла ли я тогда предположить, что когда-нибудь вот так встречусь с ней. Не как поклонница, а как актриса. И что я поеду вместе с ней на фестиваль в Канны.

Сначала мы вылетели в Прагу, там нам предстояла пересадка на рейс до Парижа. Любовь Петровна предложила мне посмотреть, как выгружают наши чемоданы, кладут на тележки и везут к другому самолету.

К нам подошел Сергей Иосифович Юткевич:

— Что вы здесь делаете, дорогие мои?

— Да вот смотрим, чтобы наши чемоданы погрузили.

— Ну знаете… — Юткевич даже вспыхнул. — Что за привычка такая… Это же Европа! Куда ваши чемоданы денутся? Идите-ка лучше выпейте соку.

Я промолчала, а Любовь Петровна сказала со значением:

— Ничего-ничего, Сергей Иосифович, мы спокойны, наши чемоданы перегрузили.

Прилетаем в Париж. Нас встречает советник посольства по культуре. А прилетели поздно вечером – часов в одиннадцать. Вещи выгрузили, мы с Орловой быстро свои чемоданы отыскали, а Сергей Иосифович стоит озабоченный.

— Что-то я своего чемодана не вижу.

Еще раз прокрутили багаж – нет чемодана Юткевича.

Любовь Петровна говорит:

— Ну что, Сережа, Европа?

А в чемодане – смокинг для открытия фестиваля. Советник посольства пошел в администрацию аэропорта, написал какое-то заявление. Его успокоили: все будет в порядке. В каком отеле вы будете жить? Чемодан вам туда непременно доставят.

— Я вас провезу по ночному Парижу, — предложил советник. — Не возражаете?