Я сам себе жена - [28]
Старой платановой аллеей иду я к замку. У пруда меня приветствует кариатида, одна из тех прекрасных женских статуй, которая раньше поддерживала фонарь, сейчас она без фонаря. По наклонной площадке, сделанной в 1800 году во время перестройки замка, я поднимаюсь в холл. Внушительный, громадный. Взгляд падает на чудесную дубовую винтовую лестницу, ведущую наверх. Справа камин из песчаника, семнадцатый век. Стены обиты тканью под гобелен, во многих местах прорванной. Через верхние окна солнечный свет падает на кессонный потолок. Я приближаюсь к лестнице. У ее основания — расширяющееся закругление, барокко. Через двустворчатые двери я попадаю в комнату. расположенную справа от холла. Она оклеена голубыми обоями. Стоит совершенно пустая. Дубовые оконные ставни безупречно запираются засовами ручной ковки. Оригинал 1695 года. В соседней комнате слегка выцветшая живопись, классицизм. Стихотворение 1800 года. В желобке под потолком проложены латунные штанги, к ним, на бронзовых петлях, подвешены картины, контрастирующие с белозолотыми обоями. Паркет старинный и хороший, излучающий добротность, как и белая кафельная печь. Назад, в холл. Отсюда — в северный зал. Желтая лестница, в каждом углу фарфоровая печь, украшенная детскими фигурками, карнизы в стиле классицизма. Деревянные панели, паркет, окна со штыковыми шпингалетами. В простенках между окнами деревянные зеркальные рамы в стиле бидермайер. Из выступающего эркером павильона ведет лестница в сад. Чугунные перила, у подножия лампионы.
Теперь обратно в зал. Слева комната с красными обоями. Паркет и дубовые панели на стенах. В одном углу вмонтированные в паркет черные и белые плитки рассказывают историю: когда-то обитатели замка грелись здесь у камина.
Из зала попадаю в бывший салон. Деревянные планки расчленяют поверхность стен, обитых старинными шелковыми обоями цвета красного вина. Потрясающая майсеновская печь с камином, стройная и высокая, как башня. Устье камина, с замершими с двух сторон кариатидами, которые поддерживают великолепный карниз, это истинный классицизм.
Стоя внизу в холле, я замечаю у основания потолка верхнего этажа лепной карниз, прерываемый консолями. Плафон потолка — овал, обрамленный живописными гирляндами, живопись спускается к стенам.
По дубовой лестнице — в бельэтаж. Между первым и вторым маршами отсутствует часть перил вдоль стены. Разрублены беженцами, скормлены голодным печам. Одолел лестницу. Через среднюю дверь в большой парадный зал. Четыре парных колонны с коринфскими капителями поддерживают потолок. На стенах пилястры, между ними зеркала, каждое — напротив окна, отражая падающий свет. Овальный плафон потолка окружен увитой цветами решеткой, яркое летнее небо с маленькими толстенькими облачками в крапинку. Четыре угла свода потолка украшены фресками: боевые знамена, копья, барабаны.
Из зала на восток: ситцевая комната. Ситец ободран. Под обивкой расписанные деревянные панели, разделенные на квадраты. Потолок, расписанный отдельными ячейками в стиле классицизма, потрясающей красоты. У двери в зал не хватает одной створки: тоже выломана на дрова.
Помещение за библиотекой в запустенье, потолок обвалился, сырые прогнившие обломки устилают пол. Здесь в 1772 году родился принц Луи Фердинанд Прусский, а в 1779‑его брат Август.
Когда я в первый раз осматривал замок, его глянец прошлых столетий растрескался, осыпался, был унесен, но старинный шарм, хоть и хрупкий, все же сохранился.
Прусской военной традиции уже был вынесен приговор летом 1945 года на Потсдамской конференции держав-победительниц в замке Цецилиенхоф, а государственно-правовая ликвидация Пруссии в 1947 году Союзным Контрольным советом была лишь запоздалой выдачей свидетельства о смерти. В советской оккупационной зоне с тщанием принялись за работу. «Акция против юнкерского владения» должна была уничтожить и каменные останки наследства аристократии.
Замок Фридрихсфельде — не прусского происхождения, он был построен в 1695 году голландцем Бенджамином Рауле как летний домик на месте небольшого охотничьего замка. Когда мне передали управление им, все здесь находилось в плачевном состоянии: стекла разбиты, оконные рамы поломаны, многих дверей не хватало, крыша продырявлена градом бомбовых осколков.
Чтобы ее залатать, я, с согласия крестьян, взял черепицу с нескольких шедших на слом сараев. Собственноручно сделанными ключами я запер входную дверь, а потом толстыми половыми досками крепко-накрепко заколотил дверь террасы, чтобы в некоторой степени оградиться от русских солдат, которые мародерствовали в окрестностях и «визита» которых я побаивался. Все было загрязнено до невозможности. Теперь я смог хорошенько прибраться.
Я работал, по большей части, по ночам, в неверном свете луны карабкался на крышу, бродил по комнатам, привинчивал, приколачивал и сверлил. Днем в парке замка прогуливались берлинцы, по ночам влюбленные парочки прибегали сюда на свидания, а если погода позволяла, то и для более серьезных занятий. В ближайшей деревне с многозначительными минами шептались о том, что в замке не все ладно: поскольку я бродил с фонарем по анфиладам комнат и грохотал, производя ремонтные работы, говорили, что в замке — привидение.
Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.
В книге друга и многолетнего «летописца» жизни Коко Шанель, писателя Марселя Эдриха, запечатлен живой образ Великой Мадемуазель. Автор не ставил перед собой задачу написать подробную биографию. Ему важно было донести до читателя ее нрав, голос, интонации, манеру говорить. Перед нами фактически монологи Коко Шанель, в которых она рассказывает о том, что ей самой хотелось бы прочитать в книге о себе, замалчивая при этом некоторые «неудобные» факты своей жизни или подменяя их для создания законченного образа-легенды, оставляя за читателем право самому решать, что в ее словах правда, а что — вымысел.
Титул «пожирательницы гениев» Мизиа Серт, вдохновлявшая самых выдающихся людей своего времени, получила от французского писателя Поля Морана.Ренуар и Тулуз-Лотрек, Стравинский и Равель, Малларме и Верлен, Дягилев и Пикассо, Кокто и Пруст — список имен блистательных художников, музыкантов и поэтов, окружавших красавицу и увековечивших ее на полотнах и в романах, нельзя уместить в аннотации. Об этом в книге волнующих мемуаров, написанных женщиной-легендой, свидетельницей великой истории и участницей жизни великих людей.
В книгу вошли статьи и эссе знаменитого историка моды, искусствоведа и театрального художника Александра Васильева. В 1980-х годах он эмигрировал во Францию, где собрал уникальную коллекцию костюма и аксессуаров XIX–XX веков. Автор рассказывает в книге об истории своей коллекции, вспоминает о родителях, делится размышлениями об истории и эволюции одежды. В новой книге Александр Васильев выступает и как летописец русской эмиграции, рассказывая о знаменитых русских балеринах и актрисах, со многими из которых его связывали дружеские отношения.