Я рожден(а) для этого - [77]

– Ты еще злишься?

– Я никогда на тебя не злилась. Только боялась.

– Почему боялась?

Мама отвечает не сразу.

– Потому что вдруг почувствовала, что совсем тебя не знаю. – Она говорит очень тихо – а может, со связью проблемы из-за дождя. – Ты так хотела увидеть эту группу, что тебе было плевать на собственные достижения. И ты так кричала… И я подумала: почему моя девочка так себя не ценит? Почему ее волнует только какая-то группа?

По щекам бегут слезы. Я стою под дождем и безудержно плачу.

– Я встретилась с «Ковчегом», – говорю я между всхлипами.

– С этой группой?

– Да…

– И все прошло… не очень?

Из-за шума дождя я едва ее слышу.

– Ну… все прошло не так, как я ожидала… Я думала… что обрадуюсь, когда увижу их… Но вместо этого почувствовала, что в мире нет ничего хорошего… что счастья тоже нет…

Рыдания сдавливают горло, я понимаю, что несу чушь, но ничего не могу с собой поделать. Я без сил опускаюсь на бордюр.

– Я не м-могу… Н-не знаю, кто я без них… – Пальцы свободной руки сжимаются в кулак возле лица. Я хочу себя ударить, хочу почувствовать боль. – Вся моя жизнь – это «Ковчег», н-но… Я больше в это не верю… И б-больше у меня ничего не осталось.

– Девочка моя… – шепчет мама, и боже, как я хочу, чтобы она оказалась здесь, чтобы обняла меня и утешила, как в детстве, когда я прибегала к ней с разбитой коленкой.

– Ты думаешь, что это глупо? – хриплым голосом спрашиваю я. – Что все это подростковые глупости?

Ну разумеется, именно так она и думает. Разве может быть иначе?

– Нет, Фереште, – отвечает мама. – Нет. Я думаю, что ты девушка с огромным сердцем.

Я закрываю глаза рукой и с трудом произношу:

– Я не знаю, во что теперь верить.

– Аллах с тобой. И я с тобой.

Я знаю, что она права, – во всяком случае, очень на это надеюсь. Но как объяснить ей, что этим не заполнить дыру в груди, оставленную «Ковчегом»?

– И у тебя есть ты, – говорит мама. – Фереште, моя…

Звонок обрывается. Я приближаю телефон к лицу и вижу, что сигнал окончательно пропал.

•

– Привет, Ангел, – внезапно окликает меня знакомый голос.

Я изумленно поднимаю глаза. В паре метров стоит Блисс Лэй. На ней те же джинсы, что были в среду, над головой – большой зонт.

– Решила поистерить под дождем? – улыбается она. – Как уместно и разумно.

– Что? Почему? Как?.. – оторопело бормочу я.

– Потеряла дар речи. Ожидаемо, – важно кивает она. – Я умею произвести впечатление.

Блисс опускается рядом со мной на тротуар и поднимает зонт так, чтобы он укрывал от дождя нас обеих.

– Ну и что с тобой стряслось? – спрашивает она.

– Кризис среднего возраста, – мрачно шмыгаю носом я.

– Та же фигня.

– Где ты была?

– Дома сидела. Не высовывалась на улицу с самой среды. Папарацци взяли нас в осаду.

– А сюда зачем приехала?

– Устала прятаться, – отвечает Блисс. – И решила, что пора брать жизнь в свои руки и разбираться с этим дерьмом. Роуэн написал, что они едут в Рочестер. Но я ему не ответила, – хмыкает она.

– О.

– А ты-то что тут делаешь? Далековато забралась. Ты же не преследуешь Джимми? Потому что это было бы странно. А я уже решила, что ты клевая.

Я открываю рот, чтобы рассказать, как много событий вместили в себя последние два дня, – и закрываю, только устало качая головой. Бесполезно.

– Ну супер, – вздыхает Блисс, и мы просто сидим, спрятавшись под зонтом, пока я выплакиваю остаток слез.

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

Дедушка включает телевизор – показывают передачу о торговле недвижимостью. Как будто бормотание ведущего о выставленных на продажу домах может нас успокоить.

Но никто не собирается успокаиваться. Листер меряет гостиную шагами, не отрывая взгляд от пола. Роуэн сидит в кресле, сердито скрестив руки на груди. Я устроился на диване и рассеянно оттягиваю ворот футболки.

Как объяснить им, что творится у меня на душе?

– Так, – говорит дедушка. – Я сейчас пойду и заварю нам чай. И пока я не вернусь, вы не будете обсуждать случившееся. Поняли? Вам троим будет полезно несколько минут посидеть и подумать.

Роуэн собирается возразить, но дедушка уходит прежде, чем он успевает что-то сказать. Так что Роуэн падает обратно в кресло и раздраженно притопывает по ковру, время от времени бросая на меня недовольные взгляды.

Я вижу в его глазах множество вопросов. Зачем я это сделал? Почему решил уйти из «Ковчега»? Неужели я ненавижу его и Листера? Как я мог так с ними поступить? Что со мной не так? Меня не радуют слава и деньги? Мне что, сложно еще чуть-чуть потерпеть?

Я и сам задавал их себе тысячу раз.

Через пару минут Роуэн не выдерживает и рявкает на Листера:

– Да бога ради, прекрати маячить!

Листер не спорит и просто замирает посреди комнаты. А потом вдруг спрашивает:

– Вы помните четырнадцатый день рождения Джимми?

Мы с Роуэном разом поворачиваемся к нему. Листер, убедившись, что завладел нашим вниманием, кивает и поднимает глаза к потолку.

– Мы праздновали его втроем. Жанна испекла огромный торт, мы принесли маленькие синие бутылочки WKD[20], а Жанна все думала, что это фруктовый сок. Нет, мы не напились, но притворялись пьяными.

Мы молчим, не понимая, к чему он ударился в воспоминания.

– А потом, – продолжает Листер, – мы собирались посмотреть «Властелина колец», но вместо этого засели в гараже и четыре часа сочиняли электроверсию «С днем рожденья тебя». А Жанна и Пьеро слушали и аплодировали. – На его лице появляется полубезумная улыбка. – Блин, Джимми, как думаешь, Пьеро не выкинул мою ударную установку? – Не дожидаясь ответа, он идет на кухню к дедушке. – Пьеро, а моя ударная установка еще стоит в гараже?