Я решил стать женщиной - [9]

— Нет, я всё-таки не занимаюсь именно этими вопросами. Я, вообще, никаких справок здесь никогда не пишу. Сюда приходят пациенты обычно с другими проблемами.

— Послушайте меня внимательно, дорогой Владимир Викторович…

— Вадим Викторович, — поправил меня он.

— Я пришел на приём, я заплатил деньги…, я пришел к врачу на обследование и консультацию. Вот и напишите, к какому выводу Вы пришли. Я не прошу тогда писать мне — «транссексуализм», пишите — «требуется дополнительное обследование» или типа того. Как Вы тогда собирались мне назначать терапию, если не можете поставить диагноз. Если бы я пришла к терапевту с гриппом, он бы мне написал — «грипп». Какая проблема? Или я тут распинался для Вашего развлечения?

— Ладно, хорошо: я напишу, — теперь психиатра скрючило не на шутку, он уже что-то карябал на невзрачном бланке медцентра.

— Только, Вадим Викторович, мне одолжений делать не надо. Ещё раз говорю, я пришёл к врачу не просто поболтать с ним на свободные темы. Если за одну консультацию у Вас не появилось ни одной мысли по поводу меня, я готов прийти столько раз, сколько Вам нужно, — я уже не могла успокоиться и нудила злым голосом, сидя напротив него.

Он уставился на меня ненавидящим взглядом, ничего не сказал и быстро дописал бумажку. Я не помню ее содержание, конечно, он написал не то, что мне было нужно, какую-то витиеватую чушь, но, выйдя из кабинета, я уже на него не злилась. Я села в машину и выехала на Волоколамку. Мне хоть что-то хотелось сделать себе приятное. Я достала записную книжку и нашла телефон салона красоты на Ленинградском проспекте. Я решила проколоть уши, я давно собиралась это сделать, так же долго, как и сходить к сексопатологу. Я позвонила: Мастер, занимающийся прокалыванием ушей, пирсингом, и другими экзекуциями, заканчивал работу через десять минут. Мне сказали: «Если успеете за десять минут доехать, она Вас подождет». По скользкой дороге я помчалась.

Дырки в моих ушах появились без приключений. Мне долго рисовала карандашом точки для места проколов приятная девушка, и потом — чпок пистолетиком. И я, продырявленная, поехала домой.

Ох, скольким подружкам мне пришлось рассказать этим же вечером историю моего посещения сексопатолога. Все знали об этом, все звонили и уже ждали. И я одними и теми же фразами, зевая, скучным голосом десятый раз пересказывала, что он меня спрашивал, что я ему отвечала… Так я и уснула с телефоном:

* * *

— Борис? Это Корниенко звонит. Как дела твои? Ты случайно не в академии? — ну, как не везёт! Звонил мой новый начальник с моей старой работы. Точнее, она была совсем не старая, я до сих пор там числилась заведующим фотолаборатории, и моя трудовая книжка лежала там. Я просто перестала на нее ходить…, и не ходила я на эту работу уже три года: с того момента, как переехала к Кате в студию. Но никто не выгнал меня за это, мне исправно платили зарплату и даже ежемесячно премию. Нет, конечно, все знали, что я там не появляюсь, но, отработав в этой конторе десять лет, отработав хорошо и быв для всех своим в доску парнем, видимо, я накопила этот потенциал не ходить на работу целых четыре года (я не появлюсь там еще целый год и только после этого с величайшим трудом уволюсь). Иногда мы с Катей, проезжая мимо, всё-таки заходили туда в шикарную местную столовую пообедать или приезжали туда что-нибудь снимать, но только тогда, когда нам это оплачивали. Называлась эта славная организация на тот момент — «Российская академия государственной службы при Президенте РФ».

— Ой, здравствуйте, Виктор Иванович! Нет, я не в академии сейчас, — призналась я. Какой на хрен в академии, я уже не помнила, когда была в ней в последний раз!

— С наступающим тебя! — поздравил меня мой начальник.

— Спасибо! Вас тоже с Новым годом! Удачи Вам, здоровья… — на этом я запнулась и некоторое время тупо мычала в трубку, но больше никаких других праздничных пожеланий я придумать не смогла. Конечно, мне было стыдно, что я не хожу на работу, я всегда была совестливой, но вспоминала я об этом только тогда, когда мне звонили с этой работы какие-нибудь начальники. А еще…, вроде бы давно ощутившая независимость и свободу, получающая по несколько тысяч долларов в месяц, внутри я по-прежнему оставалась обычным советским человеком… с чинопочитанием, с радостью, что я где-то «числюсь»:, и что это значит, у меня будет пенсия…, не важно, что на нее нельзя будет прожить, но она маячила в моем сознании привычным для советского человека символом уверенности в завтрашнем дне: Дура я, зомбированная коммунистическими идиотизмами!

— Борис, может, успеешь заехать ко мне перед Новым годом? Надо поговорить…, - он замялся. — Надо же что-то решать с тобой.

Так я и думала. Я понимала, о чем могла пойти речь. Опять вспомнили, что у них в штате имеется фотограф, числится, но не появляется на своей работе вовсе.

— Хорошо, конечно, заеду… — пообещала я своему начальнику.

— А сегодня не сможешь?

— Виктор Иванович, сегодня точно не смогу, сейчас еду снимать Алексия II, — начала оправдываться я.

По сути его не должно было волновать, кого я еду снимать, но на него произвело впечатление имя нашего патриарха. Конечно, он мог потребовать, чтобы я явилась на работу именно сегодня, но я же все равно не явилась бы… Ну, как я могу ездить на работу целый месяц и получить за это в пересчете с рублей 50 долларов. Сейчас я ехала делать портрет Алексия II, и мне за это Межпромбанк платил 1400 долларов — мою двухгодовую зарплату в академии.