Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - [39]

Когда в обеденный перерыв рабочие и прораб уходили в столовую обедать, мы с Макой оставались в лаборатории, садились на подоконник и съедали взятые из дома бутерброды, запивая их кипяченой водой из бака. Мы любили сидеть на подоконнике и, поев, разговаривали обо всем: об институте, о Томске, о будущем.

В хорошую погоду после работы, пообедав, мы отправлялись на прогулку с Елизаветой Владимировной. Она очень любила гулять, и мы с ней совершали длинные прогулки по полям и лесным опушкам. Ни грибов, ни ягод мы никогда не собирали, и я так и не узнала, есть ли они на Урале.

Любимым развлечением Всеволода Ивановича вечерами и в праздничные дни была стрельба по летящим тарелочкам. Вместе с друзьями по этой забаве он выезжал в поле за поселок, с помощью специальной машинки запускал легкие тарелочки, и они по очереди стреляли по летящим тарелочкам из духового ружья. Всеволод Иванович, за которого мы с Макой болели, стрелял лучше всех.

В доме Тыжновых, где все любили читать, была большая библиотека, и я прочитала много интересных книг. Однажды я вышла в сад и села в гамак с книгой. Маки в саду не было, а Вовка с товарищами затеяли стрельбу из духового ружья по мишени, укрепленной на стволе липы. Я не обращала на них внимания, поскольку стреляли они в другую сторону, и спокойно читала. И вдруг меня что-то сильно ударило в нос сбоку. Я схватилась за нос и увидела на руке кровь. Оказалось, что пулька ударилась о мишень или ствол липы и рикошетом попала мне по носу. Я зажала нос платком и побежала в дом. Все испугались, а Елизавета Владимировна решила, что надо ехать к врачу в Пермь, так как возможно, что пулька застряла в носу. Мне было очень больно, но кровь через некоторое время остановилась. Пришлось подчиниться, и мы с Макой поехали на автобусе в Пермь. Знакомая Маки женщина-врач осмотрела мой нос и сказала, что пульки нет, дезинфицировала ранку, и мы уехали домой. А наутро я проснулась знаменитой. По дороге на завод ко мне подходили какие-то женщины и спрашивали, как случилось, что в меня стреляли, ахали и охали из-за того, что пулька могла бы попасть в глаз. На заводе меня обступили рабочие вместе с прорабом, рассматривали мой нос и сочувствовали. Даже молодые люди из технического персонала завода, которые раньше на меня только поглядывали и не решались подойти, теперь подходили и знакомились. Вот что значит жить в маленьком поселке, где все знают, что у кого случилось. А вскоре у меня всё зажило.

Наше с Макой одиночество закончилось, и местные молодые парни и девушки, работающие на заводе или отдыхающие летом у своих родителей, стали приходить к нам и приглашать нас на прогулку или в кино в Пермь. В поселке кинозала не было, но до Перми было всего пять километров, и автобус ходил по расписанию.

Город Пермь не произвел на меня большого впечатления, хоть он и расположен на берегу судоходной Камы. Вдоль реки шла длинная, широкая набережная, где по вечерам гуляли горожане. Мне нравилось бывать там и смотреть на прибывавшие и отходящие пароходы.

Однажды мы группой из двух молодых людей и трех девушек поехали в Пермь на какой-то фильм, пользовавшийся большим успехом. Билеты на ближайший сеанс были все распроданы, и мы решили пойти на следующий, более поздний сеанс. Посмотрев картину, мы отправились на железнодорожный вокзал, так как автобус до Мотовилихи ходил до девяти часов вечера, а было уже почти десять. Оказалось, что ближайший поезд пойдет только в двенадцать часов ночи, через два часа. Я стала уговаривать всех пойти пешком по рельсовому пути, но поддержки не нашла, и даже Мака со мной не соглашалась. Должно быть, я рассердилась, незаметно отстала и, дойдя до конца платформы, спустилась по лесенке на железнодорожный путь. На этом пути, который был крайним, стояло много скатов — колесных пар. Эти скаты преграждали мне путь, и я стала раздумывать, не пойти ли мне сбоку от них по гравийному полотну. И вдруг услышала, что за мной кто-то идет. Я испугалась, вскочила на первый скат и, перепрыгивая с одного ската на другой, помчалась вперед. А когда скаты кончились и я, спрыгнув на путь, побежала по шпалам, то поняла, что за мной никто не гонится. Все же была во мне какая-то отчаянность, если я решилась пойти в Мотовилиху ночью одна.

Когда дошла до поселка, расположенного на более высоком уровне, чем путь, и подошла к деревянной лестнице, ведущей наверх, увидела, что внизу поперек ее лежит какой-то пьяный и что-то бормочет. Я остановилась в нерешительности, но другого пути не было, и я перешагнула через это тело и быстро поднялась наверх.

Дома удивились моему приходу без Маки, но я сказала, что все остальные приедут поездом после двенадцати, а я пришла пешком. Что подумали обо мне родители Маки, я не знаю. Я вымылась, ушла в свою комнату и легла в постель. Когда Мака вернулась, я сделала вид, что крепко сплю. Наутро разговоров по этому поводу не было. Сейчас, вспоминая о своем поведении, я прихожу в ужас: мчавшись по скатам, я могла упасть и удариться головой о стальную ось, могла сломать ногу или позвоночник, меня мог догнать неизвестный преследователь, и даже пьяный на лестнице мог схватить меня за ногу. Я, конечно, рисковала, а зачем?!