Я пришел к тебе с приветом… - [18]

Я и думать забыл про холодную ночь, —

        До костей и до сердца прогрело;

Что смущало, колеблясь умчалося прочь,

        Будто искры в дыму улетело.

Пусть на зорьке, все ниже спускаясь, дымок

        Над золою замрет сиротливо;

Долго-долго, до поздней поры огонек

        Будет теплиться скупо, лениво.

И лениво и скупо мерцающий день

        Ничего не укажет в тумане;

У холодной золы изогнувшийся пень

        Прочернеет один на поляне.

Но нахмурится ночь – разгорится костер,

        И, виясь, затрещит можжевельник,

И, как пьяных гигантов столпившийся хор,

        Покраснев, зашатается ельник.

<1859>

«Свеча нагорела. Портреты в тени…»

Свеча нагорела. Портреты в тени.

        Сидишь прилежно и скромно ты.

Старушке зевнулось. По окнам огни

        Прошли в те дальние комнаты.

Никак комара не прогонишь ты прочь, —

        Поет и к свету все просится.

Взглянуть ты не смеешь на лунную ночь,

        Куда душа переносится.

Подкрался, быть может, и смотрит в окно?

        Увидит мать – догадается;

Нет, верно, у старого клена давно

        Стоит в тени, дожидается.

<1862>

«Нет, не жди ты песни страстной…»

Нет, не жди ты песни страстной,

Эти звуки – бред неясный,

        Томный звон струны;

Но, полны тоскливой муки,

Навевают эти звуки

        Ласковые сны.

Звонким роем налетели,

Налетели и запели

        В светлой вышине.

Как ребенок им внимаю,

Что́ сказалось в них – не знаю,

        И не нужно мне.

Поздним летом в окна спальной

Тихо шепчет лист печальный,

        Шепчет не слова;

Но под легкий шум березы

К изголовью, в царство грезы

        Никнет голова

<1858>

«Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…»

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна – любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

2 августа 1877

«Что ты, голубчик, задумчив сидишь…»

Что ты, голубчик, задумчив сидишь,

Слышишь – не слышишь, глядишь – не глядишь?

Утро давно, а в глазах у тебя,

Я посмотрю, и не день и не ночь.

– Точно случилось жемчужную нить

Подле меня тебе врозь уронить.

Чудную песню я слышал во сне,

Несколько слов до яву́ мне прожгло.

Эти слова-то ищу я опять

Все, как звучали они, подобрать.

Верно, ах, верно, сказала б ты мне,

В чем этот голос меня укорял.

Начало 1875

«В дымке-невидимке…»

В дымке-невидимке

Выплыл месяц вешний,

Цвет садовый дышит

Яблонью, черешней.

Так и льнет, целуя

Тайно и нескромно.

И тебе не грустно?

И тебе не томно?

Истерзался песней

Соловей без розы.

Плачет старый камень,

В пруд роняя слезы.

Уронила косы

Голова невольно.

И тебе не томно?

И тебе не больно?

Апрель 1873

«Одна звезда меж всеми дышит…»

Одна звезда меж всеми дышит

        И так дрожит,

Она лучем алмазным пышет

        И говорит:

Не суждено с тобой нам дружно

        Носить оков,

Не ищем мы и нам не нужно

        Ни клятв, ни слов.

Не нам восторги и печали,

        Любовь моя!

Но мы во взорах разгадали,

        Кто ты, кто я.

Чем мы горим, светить готово

        Во тьме ночей;

И счастья ищем мы земного

        Не у людей.

<1882>

«Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури…»

Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури,

Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами,

Ни огня на земле, ни звезды в овдовевшей лазури,

Все сорвать хочет ветер, все смыть хочет ливень

                                                               ручьями.

Никого! Ничего! Даже сна нет в постели холодной,

Только маятник грубо-насмешливо меряет время.

Оторвись же от тусклой свечи ты душою свободной!

Или тянет к земле роковое, тяжелое бремя?

О, войди ж в этот мрак, улыбнись, благосклонная фея,

И всю жизнь в этот миг я солью, этим мигом измерю,

И, речей благовонных созвучием слух возлелея,

Не признаю часов и рыданьям ночным не поверю!

Конец 1860-х годов (?)

«Солнце нижет лучами в отвес…»

Солнце нижет лучами в отвес,

И дрожат испарений струи

У окраины ярких небес;

Распахни мне объятья твои,

Густолистый, развесистый лес!

Чтоб в лицо и в горячую грудь

Хлынул вздох твой студеной волной,

Чтоб и мне было сладко вздохнуть;

Дай устами и взором прильнуть

У корней мне к воде ключевой!

Чтоб и я в этом море исчез,

Потонул в той душистой тени,

Что раскинул твой пышный навес;

Распахни мне объятья твои,

Густолистый, развесистый лес!

1863

«Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне…»

Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,

Травы степные унизаны влагой вечерней,

Речи отрывистей, сердце опять суеверней,

Длинные тени вдали потонули в ложбине.

В этой ночи, как в желаниях, все беспредельно,

Крылья растут у каких-то воздушных стремлений,

Взял бы тебя и помчался бы так же бесцельно,

Свет унося, покидая неверные тени.

Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?

Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?