Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров - [40]

– А что такое сегодня порядочность?

– Это из тех простейших и наитруднейших вопросов, на которые так вдруг сразу и не ответишь. В нормальном обществе он даже возникнуть не может, как не возникает вопрос, почему мы дышим, разговариваем. То есть это одно из проявлений природы человека – быть порядочным, одна из граней интеллигентности.

– Но у нас почему – то сложилось так, что порядочность каждого человека и порядочность общества – разные понятия…

– Я боюсь любого рода обобщений. С годами еще острее чувствуешь, что обобщать бессмысленно, почти опасно. Мне надо решать в каждом отдельном случае. И это самый интересный и существенный вопрос, а в литературе тем более.

Другое дело, что сегодня наше общество – уникальное, страшное и больное, больное и в буквальном, и в переносном смысле, – о таком понятии, как порядочность, вроде бы забыло. Десятилетиями из него «выбраковывались» лучшие, а их места занимали худшие, причем по законам физики деградация, как и любое падение, шла с ускорением.

Но, наверное, и в самом деле, о порядочности, естественном, как я уже сказал, состоянии человека, необходимо вспомнить и напомнить. Особенно теперь, когда мы все знаем правду о том, как пытались воспитывать и таки воспитали целое поколение, рукоплескавшее расстрелам и расправам над своими же согражданами.

– По итогам одного из опросов, проведенных газетой «Вечерняя Москва», среди самых популярных поэтов наряду с Гумилевым и Ахматовой, Пастернаком и Бродским названо и Ваше имя. Значит ли это, что Ваша литературная судьба вполне благополучна и жаловаться не на что?

– Да я и не жалуюсь. Конечно, мнение читателей – это и есть самый высокий суд для литератора, для поэта. Жаль только, что реальную, земную нашу судьбу определяют не они, читатели, а все те же инстанции. Поэтому меня, к примеру, как прежде издавали не часто, так и теперь издают не чаще, как прежде не допускали на радио и телевидение, так и теперь не допускают.

И все – таки я не жалуюсь. Как сказано в давнем моем стихотворении: «Каждый выбирает для себя»…

– Помнится, я где – то слышала, что у Вас есть тетрадь, в которой собраны вымаранные по разным причинам, в основном цензурным, из различных сборников и альманахов стихотворные строки разных поэтов.

– Нет, такой тетради у меня нет. Но подобную мысль, вернее, пожелание я высказывал. У всех мало – мальски приличных поэтов в недавнем прошлом изымались какие – то строфы. Когда же у меня требовали что – либо исправить, я просто снимал стихотворение. Но такая возможность была не у всех. И мне часто поэты дарили книги, где искалеченные строки и строфы либо вписывались полностью, либо исправлялись от руки. Если собрать такой сборник, это было бы потрясающее чтение.

– Юрий Давыдович, не отпирайтесь, Вам «нравится иронический человек. И взгляд его иронический из – под век…» Это стихотворение, видимо, предвестник Вашей замечательной книги пародий. Оно для Вас явление случайное или потребность писать пародии есть и сегодня?

– «Иронический человек» – это продолжение такой важной для меня чеховской темы. Чехов всегда был для меня и остается эталоном поведения и житейского, и литературного. И нет у меня ни одной книги, где тема эта так или иначе не присутствовала бы.

Конечно, пародии возникли случайно. Впрочем, как, видимо, и все в нашей жизни возникает случайно. Домашнее баловство. К дням моего рождения выпускалась стенгазета «Красный именинник», куда мои друзья поэты писали мне стихи, а я на них пародии. Поэтому некоторые из стихов сборника содержат прямые об этом упоминания. Например, пародия на Евтушенко «Я не люблю ходить на именины…». Сперва писал пародии только на друзей, потом еще на каких – то поэтов, и пошло – поехало. Сначала, когда мне предложили издать книжку, я даже стеснялся, но вскоре понял, что писание пародий вовсе не праздное занятие, а очень интересное дело, порой оно может быть более значительным и существенным, чем какое – то литературоведческое исследование. Но, конечно, пародии можно писать только на значительных поэтов, и они должны быть узнаваемы. Еще недавно мне казалось, что всех, кого было можно, я уже спародировал, обидно лишь, что в наше время половина из них стала нынешнему читателю либо неведома, либо неинтересна. Но уже можно набрать еще десяток поэтов для написания сего рода шуток, как определял пародию Пушкин, и у меня даже есть кое – какие наброски.

– Вы как – то упоминали, что начали писать прозу…

– Прозу я не просто люблю – обожаю! И, неловко говорить, в душе живет ощущение, что я мог быть хорошим прозаиком. Но жизнь моя, по большей части сумбурная и неустроенная, для писания прозы не годилась, да и не годится. У меня в столе лежат какие – то огрызки, кусочки, наметки. Честно признаюсь, до сей поры каждое утро думаю: вот сейчас сяду и закончу то или другое… Увы.

– А нет ли желания написать автобиографический роман в прозе? В стихах, я считаю, Вы его уже написали. Если их читать прицельно, станет ясно, что это именно так. Я даже предисловие к этому роману обнаружила: «Пред вами жизнь моя – прочтите жизнь мою. Ее, как рукопись, на суд вам отдаю, как достоверный исторический роман, где есть местами романтический туман, но неизменно пробивает себе путь реалистическая соль его и суть.»