Я подарю тебе «общак» - [9]

– Сейчас зайдем потолкуем с одним моим корешем и решим, что делать дальше, – сообщил Лапа девочке, толкнув дверь в подъезд трехэтажного купеческого дома, переделанного под общежитие.

По внушительной каменной лестнице они поднялись на второй этаж, и Лапа уверенно постучал в дверь. Внутри квартиры тихо зашуршали. Затем настороженный мужской голос спросил:

– Кто там?

– Золотуха! Сдайте, гражданин, золотые червонцы, – пошутил Лапа и уже серьезно добавил: – Открывай, это я, Серега.

Дверь приоткрылась. Сквозь щель на лестничную площадку выглянул высокий черноволосый поджарый мужчина лет тридцати пяти в поношенном халате. Он подслеповато щурился на них сквозь очки, озирался и нервно теребил аккуратную бородку клинышком:

– Кто это с тобой?

– Знакомься, это Лизавета, – улыбнулся «медвежатник» и представил ей хозяина квартиры: – Николай Павлович Загорский, скульптор, художник и мастер на все руки.

– Заходите быстрее, – буквально силой втащил обоих внутрь хозяин квартиры и накрепко закрыл дверь.

– Вижу, ты весь на измене! Что случилось? – благодушно поинтересовался Лапа у старинного приятеля.

Загорский сердито глянул на него и проворчал:

– А ты будто не знаешь. Здесь кругом уши, а ты приперся посреди ночи и орешь про золото. Хочешь, чтобы ко мне пришли?

– Неудачно пошутил, – виновато опустил глаза Лапа, – извини.

– Ладно, что с тебя взять. – И тут лицо Загорского вытянулось от изумления при виде пулевого отверстия на рубашке приятеля в области сердца. – Это что?

– А, ерунда, – нарочито небрежно бросил Лапа, – пока мы топали сюда, к нам подкатили кенты, и один из них пальнул в меня.

– И что, попал? – медленно пролепетал скульптор, таращась на отверстие.

– Ну, как видишь! Знаешь, какой синячище остался?!

– Синячище… – с недоверием повторил Николай Павлович. – От тебя что, пули отскакивают?

– Ты забыл, что я заговоренный, – довольно усмехнулся Лапа. – Помнишь бабку Евлампию? Она мне специальный медальон дала, сказала, что, пока он при мне, никто со мной совладать не сможет. Сам же все видел.

Первоначальное изумление быстро сошло с лица Загорского, на смену ему пришла досада. Всплеснув руками, он воскликнул:

– И ты что, веришь в эту чушь? Хватит тут мне мозги туманить! Вечно разыгрываешь! Знаешь, что я легковерный. – Не дав «медвежатнику» возразить, Николай Павлович прошел через комнату, заставленную скульптурами, к дивану, убрал с него пакеты с глиной, инструменты, стряхнул строительный мусор, а затем предложил: – Присаживайтесь, господа.

– Иди, садись. – Лапа с улыбкой подтолкнул глазевшую по сторонам Лизу к дивану.

Посмотреть действительно было на что. В комнате по всему периметру стояли скульптуры обнаженных женщин, выполненные в гипсе, глине, камне и даже дереве. Изваяния были различных размеров, но тем не менее очень похожи друг на друга пропорциями: мощный таз, толстые ноги, тонкая талия и большая грудь. Лиц у скульптур практически не было, лишь грубые наброски основных черт – носа, рта, глаз. Автор не стремился к четкости образа, добавляя в творчество примитивизма.

– Эх, жениться тебе, Коля, надо, – ухмыльнулся Лапа, похлопав одно из творений по бедру.

– Ой, оставим эту тему, ты уже мне надоел своими подковырками, – обиженно пробормотал Загорский, плотнее задвигая шторы.

– За тебя же волнуюсь, а то лепишь, лепишь тут один в своей каморке. Так и до клиники недалеко. – Поскольку скульптор не ответил на замечание, Лапа обратился к Лизе:

– Вот видишь, человек занимается всякой ерундой целыми днями, не работает и непонятно, чем живет. Рано или поздно у компетентных органов возникнут вопросы. Я бы на его месте хотя бы для вида дворником, что ли, устроился, могут ведь невесть что подумать.

– Неправда, я работаю целыми днями как проклятый, – упрямо возразил Загорский, встав в позу, – и мои скульптуры, между прочим, пользуются спросом. Вот недавно одну у меня заказал очень влиятельный в городе человек. Он приходил сюда, смотрел, и ему все очень понравилось.

– Свистишь? – прищурился Лапа.

– Можешь не верить, мне безразлично. – Загорский достал из тайника под диваном сверток, положил на стол и, продемонстрировав «медвежатнику» свое изделие, начал объяснять: – Часовой механизм, хоть на четыре дня заводится. Когда время вышло, срабатывает ударный механизм и бьет по капсюлю воспламенителя. Замедлителя нет. Потом воспламеняется основной заряд. Заряд имеет специальную форму, и поэтому взрыв будет направленным на объект, к которому ты прикрепишь устройство. Снаряжено прессованным тротилом.

– Замечательнейшая вещица, – мечтательно протянул Лапа, принимая из рук скульптора взрывное устройство.

– Но, прошу тебя, больше ко мне с подобными вопросами не обращайся, – с волнением попросил Загорский. – Понимаешь, я хочу жить спокойно. Я больше не тот гимназист-анархист, которого ты знал раньше. С этим покончено. У меня только жизнь начинает налаживаться.

– Больше не попрошу, – пообещал Лапа с серьезным видом, – это в последний раз. Я сматываюсь отсюда. Меня крепко прижали, так что это последнее дело.

Загорский сначала удивился, потом выразил сожаление, но по лицу было видно, что скульптор почувствовал огромное облегчение от того, что старый товарищ исчезнет из его жизни. Затем предложил выпить чаю, нашел для Лизы глазурный пряник, варенье и хлеб. Наблюдая за девочкой, жадно уплетавший хлеб с вареньем, Лапа спросил Загорского, нет ли у того чего посущественнее. Скульптор достал из буфета копченую грудинку, коляску колбасы, сыр, еще хлеба. Разжег примус, чтобы вскипятить воды для чая.