«Я почему-то должен рассказать о том...» - [28]
Жаль — бритая голова. Хотя привыкаешь и к этому. Лицо — узкое, довольно красивый рот. Растянутые к вискам, косо поставленные глаза.
— Как же нога по-вашему?
***
— Сейчас вам трудно понять. В колледж…
— Хоть приблизительно, маэстро Аида.
— Как мы получаем индивидуальность? Конечно, очень трудно. Иногда даже ошибка; правда, редко. Тело нет, разлагался; нужно какой-нибудь вещь. Вещь, который вы держал, или с которым вы умирал, ваш какой-нибудь вещь. Когда мы воскрешал вас, был довольно много вещей. Несколько фотографий — фотографически карточка, вы знайте? — потом ваш рукопись, стол, где вы работал. В две тысяча пятьдесят, когда ваш философия известен, был ваш музей. Часть от вещей дошел и до нас. Главный — немного ваших волос. Ваша жена после смерти отрезал. Это очень хорошо — немного волос…
Когда есть вещь — в нем ваш ритм. Особый колебаний. Каждый индивидуальность построен по особый колебаний, особый формула. Если поймать формула, можно строить весь человек: нос, рука, мозг. Все по одной формула. Ну, как в половой клетка: только особый химический состав, а весь будущий человек; даже будущий жест, как у мать; голос, как у отца.
Из ваш вещь нужно поймать этот формула. Очень трудно! Каждый вещь — вы держай, другой держал, многий держал. Надо смотреть один вещь, другой, сравняйть. Какой ритм одинаково и в тот вещь и в этот? Понемногу находил — тогда легко. Тело — химически, в лабораторий, только все время по формула, по ваш формула, ваш индивидуальность.
— Это психометрия7? — Нет, психометрия — другое. Ну да, психометрия, только через инструмент. Особый прибор; скажем, как микроскоп. Психометрия без прибор — как без микроскоп на бактерию: нужный очень сильный глаз, и то не увидал ничего. А с инструмент — каждый увидал.
Конечно, один прибор мало. Много колебаний, какой ваш? Надо уметь. Надо сравняйть, думать, надо талант. Вот, ваш тело строил маэстро Террай. Очень талантливый — маэстро Террай. Шесть месяцев работал на анализ, четыре месяца строил. Быстро! У вас хорошо — много вещей был.
— Лучше всего, значит, мумия?
— Мумий? Что такой мумий? А, мумий! — Немножечко трупа! Да, мумий — идеал. Но это редко. Чаще — какой-нибудь вещь: памятник на могила, кусочек от гроб.
— А если ничего не осталось?
— Тогда только через другой человек, который знал. Ну — ваша жена. Вы теперь живет; вы взял и вспоминал, воображал ваша жена. Маэстро Террай на ваш мозг через труба. Какой колебаний? — Такой и такой. Потом вы жена не вспоминал, какой колебаний? — Такой. Вот, значит, другой — ваша жена. Очень трудный способ…
— Скажите, к чему вы все это делаете? Ну, проживу я еще четыреста лет, напишу еще несколько книжек. Потом снова смерть. Я умру, вы умрете, все умрут. Какой толк тогда воскрешать. Одна жизнь или две — не все ли равно?
— О, программа от наш воскресительный общество очень обширный. Всеобщий воскресенье! Всеобщий бессмертие!
Через четыреста лет умирайте. Вы думаете: не можно дальше? Ха-ха! Можно воскрешайть, можно и продолжайть, сколько хотел. Но — не хотел. Четыреста лет — минимум, меньше не успел, не использовал. А работал четыреста лет — продуктивность достаточный. Умирал, дал место, другой работает. Иначе нельзя другой, нельзя дети, все тот же самый, нет разнообразие, гибкость. Вы умирал — мы другой талант воскрешал, он умирал — мы ваша жена воскрешал. Всех надо использовать!
А дальше? Общий цель? Общий цель — сделать конец. Все работают, все думают. Все вместе придумывают конец. Уже часть придумывали, все придумаем. Как будет? Может так, может иначе. Много работа еще. Но рано или поздно: вот, готово! Нашел место, возможность, все учитывал — раз! Всех опять воскрешал! Маэстро Террай, вы, ваш жена. Общий воскресенье, общий бессмертие. Навсегда!
— Все это хорошо, но знаете… Вот, я умирал уже. Два раза — неправда ли, опыт богатый. И чувство такое… Когда умирал, чувство такое… Будто так и должно быть. Будто умирать совсем и не плохо…
— Всегда так. Жизнь — трудный, хорошо отдыхайть. Мертвый — это ленивый. Лежит, лежит: не хочу работайть. А надо работайть. Смерть — хорошо, но можно и лучше. Смерть — серединка. Плохо? — Нет. Хорошо? — Нет. А жизнь? Плохой жизнь — хуже смерти. Хороший жизнь — лучше смерти. Значит, надо: сделать жизнь. Хороший и вечный.
— Когда же это может случиться?
— О, скоро. Пара тысячелетьев. Пара сотен тысячелетьев.
***
Жизнь — мост в воздухе? Жизнь — минутное пробуждение среди ночи? — Неужели неверно?
А вдруг прежние представления ложны? По мосту добраться до берега, проснуться снова — при дневном свете увидеть и полотенце, и комнату, и себя?
Неужели жизнь — та, первая, казавшаяся единственной, — только начало? Только преддверие, прихожая в целой квартире?
Первая жизнь, вторая, может быть третья, дальше и дальше. Наконец — довольно. Теперь — навсегда.
Проблески из темноты, один за другим. Пока проблески — нереально. Коробка, оклеенная черной бумагой. Но если последняя коробка навеки? Последнее слово — внутренняя сторона, а не внешняя? Если в конце концов — самом конце — все-таки последнее слово за жизнью? Все равно какими путями — воскресеньями или без воскресений, как-то совершенно иначе — все равно, несущественно. Важно только одно: кто смеется последним — жизнь или смерть. И, если жизнь, — тогда изменяется все освещение жизни. Тогда — и только тогда — все, действительно, становится твердым, устойчивым: все эти стены, полы и подушки. Можно ступить, опереться, не боясь, что расплывутся под рукою, как призрак. Тогда жизнь реальна — подлинное всплывание из потемок в сознание; жизнь реальна, все реально, весь поезд коробок. Одна в другую, одна в другую — и последняя, все обнимающая. Навсегда… Можно ли навсегда? Земля состарится, солнце потухнет. Пускай! Придумаем охладители, нагреватели, что потребуется. Или — все на другую планету, на другое созвездие. На Венеру, на Сириус! Построили ракеты, сели, ж-ж-ж! — и пошел!
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.