Я пел прошлой ночью для монстра - [52]
— Ты должен ходить на занятия, — твердо сказал он и подождал какого-либо ответа с моей стороны.
Я безучастно посмотрел на него.
— Ты знаешь, что пропускать занятия нельзя. Последствия неизбежны.
Мне пришло в голову, что я могу броситься на этого парня, побить его, как бил автомобильные стекла. Мне даже не нужна для этого бита. Черт, она мне нахер не нужна. Я просто могу броситься на него и поколотить. Меня выкинут отсюда. Я уйду и… и что потом?
Парень наконец-то ушел.
Это хорошо. Психотерапевты точно меня беспокоить не будут. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, затем еще один, и еще один. Я так и уснул, глубоко дыша. Проснулся я ночью. Эмит за своим столом что-то рисовал.
Рафаэль собирался.
Я молча наблюдал за ними. Рафаэль поднял взгляд и заметил, что я не сплю.
— Привет, — сказал он.
Я махнул ему рукой.
— Хочешь поговорить об этом?
— О чем?
— Сам знаешь о чем.
— Нет.
— Могу я тебе кое-что сказать?
— Могу я тебя остановить?
— Ты ведешь себя как пятилетний ребенок.
— А ты прям знаешь, как они себя ведут.
— Я знаю. Знаю. — Его лицо ожесточилось. — Они отказываются говорить — вот что делают пятилетние дети, когда злятся.
— Я не злюсь.
Эмит воззрился на меня поверх стола.
— Злишься. И не хило так злишься.
— Иди на хуй, Эмит.
Он засмеялся.
— Иди туда же, Зак.
Рафаэль одарил нас обоих хмурым взглядом.
— Поговори, Зак. Поговори со мной.
— Не указывай мне, что делать.
Рафаэль покачал головой.
— Я завтра уезжаю, Зак.
Я отвернулся, уткнувшись в стену. Мне хотелось, чтобы все слова этого мира исчезли. Хотелось, чтобы исчезли и все лица, к которым я когда-либо что-либо чувствовал.
Я уснул.
Мне снилось, что Рафаэль сидит в изножье моей кровати. Он тихо пел, и я не разжимал век. Проснувшись, я открыл глаза, но Рафаэля рядом не было.
Я встал, надел ботинки, проверил, есть ли в кармане куртки сигареты, и направился в курительную яму.
Поднялся холодный ветер. Остались ли у этой зимы еще бури? Меня не оставляли мысли о Шарки. Где он сейчас? Вернулся домой, угодил в тюрьму за то, что украл отцовские деньги, или сидит в бильярдной, подбивая какого-нибудь дурилу сыграть с ним в бильярд?
Куда поедет Рафаэль?
Почему я не могу заставить себя поговорить с ним?
Почти дойдя до курительной ямы, я увидел, что там кто-то стоит. На секунду мне почудилось, что это мой брат, и мое сердце бешено заколотилось. Я застыл на месте, затем сделал еще несколько шагов. Это был Эмит. Сердце сбавило темп.
Я достал сигарету и прикурил.
— Поздновато ты встал.
— Долго заснуть не мог. Так ты у нас снова говоришь, м?
— Вообще-то я не очень говорливый.
— А мне так не показалось, когда ты рассказывал свою историю.
— Я не люблю говорить. Я, как бы это сказать… не умею выражать свои мысли.
— Ну ты и гонишь. Ты меня убиваешь, Зак.
— Я не гоню.
— А как иначе это назвать? Ты просто охуеть как не хочешь говорить о том, что у тебя внутри.
— О, а ты прям обожаешь об этом говорить.
— У меня просто это хреново выходит. Не умею я говорить о том, что у меня внутри. А ты умеешь, Зак. Ты просто… я не знаю. Не хочешь, наверное. А, да что я, блять, знаю? — Он махнул рукой и прикурил еще одну сигарету. — Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что ты не знаешь, как попрощаться с Рафаэлем. Я думаю, что это до смерти пугает тебя, Зак. Вот что я думаю.
— Спасибо за участие.
— Не будь засранцем.
Мне хотелось сказать ему: я пятилетний ребенок, не умеющий петь. Единственные песни, что я слышал — настоящие песни — мелодии, сыгранные на трубе мистером Гарсией, и голос Рафаэля, и ни тот, ни другой не научили меня, как исполнить свою собственную песню. Они пели мне. И теперь я остаюсь в еще большем одиночестве, чем был когда-либо раньше. Да, Эмит, мне страшно. До смерти страшно.
— Прости, — прошептал я. — Я не хотел вести себя как засранец.
Мы докурили сигареты в молчании.
У меня есть еще один секрет.
Я веду воображаемые разговоры с людьми.
Иногда я говорю с мамой. Спрашиваю ее, почему она такая печальная. Пыталась ли она когда-нибудь не печалиться? Всегда ли в ее душе была печаль, или она однажды пришла и осталась? Была ли у них с отцом когда-нибудь нормальная жизнь, смеялись ли они, держались ли за руки, гуляли? Я спрашиваю ее, каково это — жить в своей голове? Тесно там или просторно, страшно или прекрасно? Я спрашиваю ее, почему она хотела, чтобы я касался ее как ее муж. Знала ли она, что делает, или виной всему лекарства? Я спрашиваю ее, любит ли она меня, и всегда чувствую себя при этом очень жалким, потому что мой вопрос звучит так отчаянно. Я спрашиваю и спрашиваю, и спрашиваю.
Она никогда мне не отвечает.
Я говорю с отцом. Говорю: «Привет, пап».
Он сидит в кресле с выпивкой в руке.
«Привет», — отвечает он. У него приглушенный, далекий голос.
«Что бы было, если бы ты не пил каждый день, — спрашиваю я. — Что бы ты ощущал внутри?»
Он лишь смотрит на меня.
Он тоже мне не отвечает.
И я говорю с Сантьяго.
«Откуда в тебе столько ненависти?»
«А ты разве не заметил, что творится в нашей семье? Что с матерью и отцом?»
«Заметил, — говорю я. — Ты им так мстишь?»
«Что-то в этом роде».
«Ну а я? Почему ты ненавидишь меня? Что сделал тебе я?»
И слышу его ответ: «Родился».
Аристотель – замкнутый подросток, брат которого сидит в тюрьме, а отец до сих пор не может забыть войну. Данте – умный и начитанный парень с отличным чувством юмора и необычным взглядом на мир. Однажды встретившись, Аристотель и Данте понимают, что совсем друг на друга не похожи, однако их общение быстро перерастает в настоящую дружбу. Благодаря этой дружбе они находят ответы на сложные вопросы, которые раньше казались им непостижимыми загадками Вселенной, и наконец осознают, кто они на самом деле.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!