Я пасу облака - [6]

^{Дорога Артюра Рэмбо, Патти Смит. Предоставлено автором фото.}

IV

Опять головная боль. Трамбует мозг, гонит меня в царство безумия, где гильотина кажется очень даже неплохим средством. Я вслепую нахожу ножницы и не задумываясь обрезаю волосы. Отшвыриваю косы, ковыляю к раковине, чтобы остудить лицо и шею. Потом возвращаюсь на матрас, чувствую, что отчасти от чего-то освободилась, радостно погружаюсь в сон.

Проснулась в самой сердцевине ночи. Над моей головой в распахнутом потолочном окне висела луна, звонко-золотая, щит испуганного, но решительного молодого воина.

Каким застывшим все казалось

каким изысканно застывшим

и все, о чем мне думалось, пока я лежала здесь

пока с холма на холм скакала я, —

одна фраза:

«В движении блаженство»

Облако закрыло луну. Черное сияние. Заново слепорожденная, я на ощупь отыскала свой дневник и осталась лежать, стиснув его в руках, дожидаясь, пока луна опять появится и прольет хоть каплю света.

Потолок сделался сетью, разлохматился весь из пикирующих линий, мышца запасной язык но не тот, которым произносят слова.

Вброд через мелкий пруд… Оглянувшись, я увидела белого коня на зеленом поле и рыжего коня на белом поле. Не зная, которого выбрать, легла на спину и закачалась на воде, словно бутон в чаше. Страницы моего дневника отбрасывали глумливую тень на безмятежную гладь. Я встала. Яркая, неразрывная синева небес. Я поняла, который из коней мне мил. Поняла четко — так вонзается остро наточенное копье.

Я не самая опытная наездница, но кое-что понимаю. В кустах застряла какая-то рогожа. Я накрыла ею конскую спину и села на коня.

«В движении блаженство».

Эти слова, словно музыкальная фраза, крутилась у меня в голове, пока мы с конем скакали. Ветер обдувал мой голый затылок: я же обрезала волосы.

Вокруг была сеть, и сверху, и снизу, она сужалась, но мы скакали, пока не стало невозможно ехать дальше. Я слезла с коня и пошла пешком. Ни стен, ни плоскостей. Лишь переплетение вздымающихся коридоров. Они вели в тупики, и в каждом припасена какая-то своя затея, отвлекающая от дела.

На экране танцует артист, обнимает бога-обезьяну, озорное божество, стройную тень, то мальчик, то зверь, то роза в оковах — чем-то сродни каждому из нас.

Утопленники восстают из мертвых, сеть затягивается, а они вытягивают себя сквозь ее ячейки, так яд выходит из раны.

Сеть падает, отягощенная рыбой, жемчугом, сожженными листьями…

Вдруг мелькнуло предчувствие: моего коня ведут к скоропостижному неизбежному финалу. Я поклялась почтить его память в творчестве — создать что-то несерьезное и вечное.

Белый рисунок — портрет покинутого воздуха. После отлета птиц. Белая тоска, которую Рембо сфотографировал, переходя через Сен-Готард. Тюль, впитывающий слезы мертвецов.

Белый рисунок скрасит голую стену форпоста или обезлюдевшее кафе.

V

Из-под крышки повалил пар. Я положила в ситечко горсть мяты и заварила чай. Смыть все беды: что было бедой, станет ерундой. Мы ходим по раскаленной золе. Кажется, для нас нет ничего невозможного. На базаре нас окликают по именам. Мы бьем в бонги, дуем в свирели. Чтобы запечатлеть то, что хрупко, и разбить вдребезги то, что дано природой.

Я оглядела свои стены, исчирканные ребяческими каракулями. Когда-то мою душу будоражили просто контуры — какая-нибудь линия, образованная тесемкой фартука. Будоражили определенные вещи. Неизменность вещей и их форма. Белые крахмальные воротнички. Большие руки на фоне темного пальто. Чтобы отделаться от этих линий и пропорций, смущавших мой покой, я начала рисовать, но со временем значимость рисования в моей жизни стала стремиться к нулю. Оно превратилось в работу, в пытку, и я его забросила.

^{Письменный стол Джонни Деппа, Патти Смит, 2009. Предоставлено автором фото.}

Я убрала в коробку последние из моих инструментов — перья. Сложила ладони и поклонилась, покинула свой пост в поисках шума жизни. Мое окно выходило на пожарную лестницу, нависшую над улицей. Внизу сновали люди, люди с крыльями. Это было Рождество, которое я вообразила. Скоро мы покоримся капризам солнца. Скоро осыплются листья, точно умирающие ладони. А в мою ладонь мудрый ветер вложил подарок. Билет в одну сторону Дарджилинг — Гум.[16] Я сжала ладонями свой трофей, живой, как яйцо поденки. Придвинувшись к перилам, я уронила плащ, и из него посыпались вещи. Мои волосы — сальные косы — упали мне на спину.

Перемены — единственное, на что можно рассчитывать.

Два мира

Я нажарила сковородку консервированных бобов Joan of Arc,[17] заправила салат оливковым маслом и открыла бутылку Gatorade. Я была так голодна, что все съела стоя. Объедки смахнула в ведро, тарелку оставила в раковине. Насытившись, я зашевелилась в другом темпе — энергично рылась на полках, пока не нашла искомое — видеокассету с «Орфеем», Кокто. Вставила ее в плеер, перемотала до смерти Сежеста — пьяного насмешника, юного соперника Орфея. Я остановила фильм на сцене в Café des Poets и, отмахнувшись от своего «сегодня», свободно вошла в кадр, где обстановка накалялась под аккомпанемент мотоциклов и бонгов. Я прислонилась к стене напротив выхода, сосредоточилась на челке и битнической водолазке Жюльетт Греко под горестное пение Орфея из параллельной вселенной.