Я останавливаю время - [46]

…Сегодня мой сокурсник Андрей Болтянский сообщил мне под большим секретом, что вчера наш любимый профессор Голдовский стал врагом народа и получил пятьдесят восьмую…

Кто же тогда я? Тоже враг народа? И меня могут в любую минуту посадить?.. Нет! Нет! Просто я чего-то не могу понять. Никак не могу понять…

ЦЕНОЮ ЖИЗНИ

Львов, декабрь 1940 года

В воспоминаниях невернувшиеся становятся еще милее. Они всегда улыбаются самой светлой улыбкой.

Антуан де Сент-Экзюпери

Когда в 1932 году я уезжал во Владивосток, мой друг оператор Коля Теплухин завидовал мне — завидовал тому, что я еду к морю, тому, что я буду снимать диковинный край, суровую жизнь рыбаков и столь желанную, сколько и туманную для нас в ту пору романтику моря. Мы договорились, что я приеду, устроюсь, осмотрюсь и вызову его к себе. Он ждал моего вызова так же нетерпеливо, как я — его приезда. Но когда, наконец, такая возможность представилась и я забросал Коку телеграммами, он не приехал. Я до сих пор не знаю, что тогда помешало ему. То ли он был в длительной командировке и не получил моих посланий, то ли был болен, то ли что еще… Только он не приехал. Я был не на шутку расстроен, но события закрутили меня, да и Коку, наверное. Он был выдумщик — неугомонный, веселый, деятельный.

Прошло несколько лет. Страна готовила павильон на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Для павильона было заказано фотооформление — «Советский Союз в фотографиях».

Работу эту организовал Госкиноиздат, при котором были ПТМ — производственно-творческие мастерские.

Находились эти мастерские на Кузнецком мосту, над теперешним магазином «Консервы», что на углу Неглинной. Работали там фоторепортеры «Известий», «Смены», «Интуриста» — Яша Халип, Григорий Зельма, Семен Фридлянд. Снимал для выставки и я. Мне было поручено снимать Магнитку.

Как-то рано утром пришел Халип в мастерскую мрачный. Работал молча. Потом его прорвало:

— Сейчас встретил Марка Трояновского… У вас там на кинохронике парень из самолета выпал. Хороший парень. Да ты, наверное, знаешь…

Почему-то я подумал: уж не Кока ли?

— А фамилия?..

— Фамилии я не знаю, а вот звали его…

— Кока? — вырвалось у меня.

— Кока. Откуда ты знаешь?

Я не знал. Просто я больше всех боялся за него, за своего друга, потому что только от него можно было ожидать, что он окажется на Луне, на дне морском или вот вывалится из самолета.

Скверно это было. И верить не хотелось. Долгое время я так и не знал, что же случилось с моим другом в этом проклятом самолете. И только спустя много лет мне рассказал об этом главный участник этой авиасъемки и непосредственный очевидец катастрофы оператор Соломон Коган.

Как-то, уже после войны, меня попросили зайти в редакцию киножурнала «Советский спорт».

— Тер-Ованесяна знаешь? — спросил меня редактор Геннадий Блинов.

— Знаю, конечно. Снимал не раз, но лично не знаком.

— Хочешь познакомиться? Поезжай во Львов и сними для нашего журнала сюжет о нем.

Меня не надо было уговаривать — спорт всегда увлекал и захватывал меня не только на съемке, но и на ринге, на воде, на стадионе.

На другой день, оставив заснеженную Москву, мы выехали поездом во Львов.

Тер-Ованесян встретил нашу маленькую группу очень приветливо. Повел из института домой, познакомил со своим отцом — бывшим чемпионом по метанию диска. Просто и деловито рассказал о себе, об учебе, о тренировках.

Погода помогала. Было тепло, и съемки тренировок прошли быстро и успешно. Уезжать не хотелось, но командировка кончилась, и пора было возвращаться в Москву.

Поезд уходил поздно вечером, и у нас еще была возможность пообедать.

В ресторане было пусто. Яркие полосы света распластались на рыжем паркете, на скатертях и гардинах.

— Через три дня Новый год, а теплынь такая, что трудно поверить…

— У вас всегда так? — обратился мой ассистент к хлопотавшему у стола пожилому официанту.

— У нас намного теплее, чем в Москве, но такой теплыни в декабре я что-то не припомню с давних пор, — охотно и приветливо ответил официант.

— Скажите, а до войны вы здесь работали? — спросил я.

— С тридцать девятого служу на этом месте, с перерывом на войну. А что?

— Друг у меня здесь погиб в октябре сорокового.

— Тут, в ресторане?

— Нет, вон там! — Я показал за окно. — На площади. Упал из самолета при киносъемке.

— Ах, так вы про этот случай… Так он был вашим другом? Ну как же, я все помню, будто это было вчера…

Он поставил на стол стопку тарелок, помолчал.

— Над городом тогда целый день гудели самолеты. Рассчитавшись с клиентом, я стоял вот тут, у стойки буфета, и пересчитывал выручку. Вдруг на улице послышался свист, и там, за тем окном, промелькнула черная тень. Я так испугался, что закрыл лицо руками и присел. Что-то задело за балкон и ударилось о тротуар. Я подбежал к окну, но ничего не успел разглядеть — набежала толпа и все от меня закрыла.

Весь город хоронил этого парня. Его везли на вокзал на орудийном лафете, и чужие незнакомые люди плакали и несли ему цветы. Красивый, говорят, был и молодой… Что там с ним случилось, я так и не знаю. Может, вы знаете? — и наш знакомый присел на край стула в надежде услышать разгадку этой трагической истории.