Я, оперуполномоченный - [48]

– Да, я с ним то ли в начале декабря, то ли в конце ноября познакомился, мы в морг ездили, пальцы у жмурика снимали.

– А ну-ка погоди, дай мозгами пораскинуть. Так, так, так… Это что же получается… Он ведь в декабре только стажировался.

– Да, у него Сидоров в наставниках.

– Ага, вспомнил я его. Он с Петром Алексеевичем занимался кражей Забазновского, верно?.. Стажировался, значит, в список оперативной группы, выезжавший на место преступления, он мог и не попасть… Вот тебе на! Кажется, я начинаю понимать, в чём тут изюминка… И как мне это раньше-то в голову не пришло?.. Ах ты, Болдырев! Сукин сын такой!

– О чём вы, товарищ майор?

– Ну и ну! – воскликнул Носов, поражённый внезапно сделанным открытием. – Точно! Другого объяснения нет и быть не может!

– Владимир Сергеевич, вы о чём?

– Вот что я тебе скажу: Болдырев, прохиндей этакий, решил воспользоваться Смеляковым, ну, его неопытностью, чтобы с его помощью объединить несколько дел в одно. Понимаешь? Смеляков-то не знал, что можно трогать, а к чему нельзя прикасаться на месте преступления. Новичок, он и есть новичок. А Болдырев ему: «Дай-ка это, принеси то, открой, закрой». И так далее. Смелякову-то и в голову не придёт, что начальник его попросту подставляет! Улавливаешь?

– Но зачем?

– Одни и те же пальцы на разных кражах, Сергей! Это означает, что все эти кражи объединяются в одно дело! И тем самым у Болдырева по отчётам получается меньше «висяков». Ну сукин сын, ну прохвост! Я ему задам перцу!..

В тот же день Носов вызвал Болдырева к себе, но о причине даже не обмолвился.

– Добрый день, Владимир Сергеевич, – бодро начал Болдырев.

– Здравствуй, Фёдор Фёдорович, здравствуй. А ну, – майор указал на кресло напротив себя, – присаживайся. Очень мне хочется тебя послушать.

– О чём рассказывать-то? – не понял Болдырев.

– Да вот хотел узнать, где ты изобретательности набрался? Поделись умишком со мной, Фёдор Фёдорович, авось и я додумаюсь до чего-нибудь полезного.

Болдырев насторожился:

– Чего-то я не пойму, о чём речь…

– Не понимаешь? Вот оно что… Ну тогда я тебе коротко: насчёт пальцев твоего Смелякова, которые ты так щедро нам подпихнул на декабрьских квартирных кражах.

Лицо Болдырева вытянулось.

– Вижу, ты вспомнил, – ухмыльнулся Носов беззлобно. – Ну так слушай: за сообразительность я тебя хвалю, однако если ещё раз учудишь что-нибудь этакое, то не обижайся уж, но я тебя в три шеи с работы выпру…

Болдырев молчал, поражённый до глубины души. Внезапное разоблачение буквально лишило его дара речи.

– Ты же парня мог под монастырь подвести! – Носов поскрёб подбородок.

Болдырев продолжал молчать.

– Вот, собственно, и всё, что я хотел сообщить тебе, – сказал Носов и улыбнулся, глядя в растерянное лицо Болдырева. – Ты глазами-то не верти, фокусник-мистификатор. Езжай к себе, у тебя дел полно, нечего у меня в кабинете штаны просиживать… Да, и ты уж никому не вздумай рассказать об этом…

– Владимир Сергеевич, – промямлил Болдырев, – а как же это вдруг выявилось? Обнаружить-то никак нельзя было, что пальцы принадлежат Смелякову…

– Пусть это останется моей маленькой тайной… Ну всё, валяй, а то у меня дел по горло…

ГЛАВА ШЕСТАЯ. АПРЕЛЬ 1980

Алексей Сошников, долговязый девятнадцатилетний парень с длинными волосами, стоял возле киоска «Союзпечать», сунув руки в карманы расклешённых брюк, и курил. Безучастно глядя себе под ноги, он вдавливал в асфальт сплющенную крышку пивной бутылки.

– Привет! – Около него остановился Фёдор Груздиков, такой же длинноволосый, но с более грубым лицом.

Он был на год младше Сошникова, но из-за расплющенного в драке носа казался заметно старше.

– Ты чё опаздываешь?

– А ты торопишься, что ли? Я, между прочим, с работы иду… Дай курнуть.

– А куда свои подевал?

– Дома забыл, – беззаботно отмахнулся Груздиков.

– Жлоб ты, Федька. Из-за копейки удавишься, – лениво констатировал Сошников и протянул пачку «Явы».

Они неторопливо пошли вдоль улицы.

– Жлоб ты, – всё тем же тоном, без тени укора, повторил Алексей. – Ты ж из тех пяти блоков взял себе три, и уже всё куда-то сплавил…

Два дня назад, поздно вечером, они, изрядно разогревшись креплёным вином, внезапно обнаружили, что курить им нечего. Не долго думая сбили металлическим прутом замок с ближайшего табачного киоска и забрали оттуда пять запечатанных блоков с сигаретными упаковками. Взяли бы больше, но поблизости послышались чьи-то голоса, и юные воришки поспешно скрылись.

Это был уже пятый по счёту взлом киоска на их совести. Впрочем, совесть не тревожила ни Сошникова, ни Груздикова. Брать чужое они приучились с малолетства, и это давно стало для них нормой. Они легко судили других, но никогда не испытывали вину за собственные поступки. Уже в школе промышляли тем, что подкарауливали возле метро кого-нибудь чуть моложе себя и требовали «десять копеек». По-крупному не разбойничали, но мелочь отбирали у прохожих регулярно. Не брезговали потрясти и загулявшего пьяницу и тут уж вычищали карманы до последней копейки. Если же бедолага пытался сопротивляться, подростки безжалостно избивали его…

Учёба в школе у них не складывалась, хотя о Сошникове учителя отзывались как о способном мальчике; однако его нежелание перебороть собственную лень и постоянные замечания со стороны преподавателей научили Алексея добиваться результатов не умом, а кулаками: любой одноклассник, отказавшийся подсказать Сошникову во время контрольной работы, мог получить от него после уроков тумаков.