Я оглянулся посмотреть - [8]

В моем багаже было два музыкальных произведения — песня «У дороги чибис» М. Иорданского и А. Пришельца и «Полюшко-поле» братьев Покрасс — все, что я успел разучить за лето.

Меня приняли не за игру, а за музыкальность.

В первый день после вступительных экзаменов я пришел в училище пораньше, чтобы хорошо все рассмотреть, но не успел. Следом за мной в класс хозяйской походкой вошел первый небожитель — как потом выяснилось, главный хулиган училища, — Саша Ерохов, крепкий парень с ярким румянцем. Увидев меня, он прокомментировал:

— О, новенький! Жиромясокомбинат, промсосиска, лимонад.

Он был прав по сути, именно таким я и был тогда, внешне. Сам-то я ощущал себя высоким, стройным и отважным, поэтому тут же залепил Ерохову в лоб.

За себя постоять я научился еще в первом классе. Там был мальчик по фамилии Быков, который общался только на языке жестов. Он лез в драку по любому поводу, самое безобидное, что он делал, — кидался мокрой тряпкой или плескал чернила из своей ручки. Все его боялись и старались не связываться.

В очередной раз, когда Быков распоясался и всю перемену метелил одноклассников, я принял решение: пора кончать с тиранией.

Быков, как главный, после звонка всегда входил в класс последним. Для нападения я выбрал именно этот момент. Когда мы остались в коридоре вдвоем, я набросился на него. От неожиданности Быков проиграл мне пару секунд, и я успел ему несколько раз хорошенько врезать. Но уступать он не собирался. Мы схватились в жестокой битве. Оказавшись на полу, я вцепился ему в волосы, он тут же вцепился в мои. Каждый старался снять скальп с противника. Было очень больно, но я не отпускал, понимая, что второго шанса у меня не будет, все решится здесь и сейчас. Кто первый даст слабину и заревет, тот проиграл. Первым заревел Быков.

После победы над Быковым показать Ерохову, с кем он имеет дело, мне не составило труда. Мы немного помутузили друг друга, после чего подружились. Я сидел с ним за одной партой, и мы были неразлучны до тех пор, пока Сашу не выгнали из училища.

Отстаивать свои права мне пришлось и в интернате, куда меня определили в четвертом классе. Но здесь помогли не кулаки, а выдержка.

Друзья предупредили — новеньким всегда устраивают темную.

Со мной это дело не прошло. Как только в спальне потушили свет, началось движение. Я тут же вскочил с кровати и оказался лицом к лицу с заговорщиками. Никто этого не ожидал.

— Ложись! — попросили меня.

— Не лягу!

— Ложись!

Попрепиравшись некоторое время, все разошлись. Ритуал был сорван.

Больше конфликтов у меня не было.

В пубертатный период, в классе седьмом, мы разбились на два лагеря. Я был предводителем одного, Ваня Воробьев — другого.

По всем законам, мы должны были выяснять отношения, поэтому время от времени оба лагеря спускались в гардероб.

Мы с Ванькой вставали, как нам казалось, в стойку единоборств. Погарцевав таким образом некоторое время, расходились. Делить нам было нечего.

Кроме Ерохова я дружил с Вовой Кушниром. Вова по праву делил с Сашей звание эталона безобразного поведения. Однажды мне написали в дневнике замечание: вел себя «кушнирообразно», что означало — дальше некуда. В общем, мы с Вовой были друг другу под стать. Жизнь представлялась нам сплошным приключением, и мы неутомимо его искали.

В училище существовала легенда, что из нашего здания есть подземный ход в Зимний дворец, по которому певчие в любое время дня и ночи могли беспрепятственно попасть к государю и услаждать его слух. Потом про подземный ход забыли, но, по слухам, там осталось много интересного, даже неизвестные рукописи Бортнянского и Глинки. Мы потратили немало времени, чтобы найти замурованный вход в подземелье, но поиски оказались тщетными.

Больше повезло с соседними домами и крышами, где каждый вояж приносил много открытий. Часто на чердаках мы натыкались на тюфяки, ситцевые занавески, пустые бутылки — признаки чужой таинственной жизни. Хозяев этих вещей мы не встречали ни разу, но воображение ярко рисовало картины зловещей расправы над нами при случайном столкновении.

Время от времени я водил Вову в Театр комедии, где мы изучали закулисную жизнь, которая и для меня, сторожила, оставалась до конца непознанной.

По пути в театр мы досконально исследовали всю территорию от набережной реки Мойки до Малой Садовой улицы. На улице Желябова, или просто Желябке, мы подолгу пропадали в ДЛТ.

Нам нравился трехэтажный атриум с огромными лестницами. Мы часами наблюдали за продавцами, покупателями, рассматривали в витринах богатства взрослого мира: часы, кожаные портфели, кошельки, блестящие запонки. Самым недостижимым и потому желанным предметом для меня была ручка с золотым пером. Корпус у нее был якобы из серебра (на самом деле, как я сейчас понимаю, из недорогого сплава), а перо и впрямь позолоченное, а у некоторых — даже золотое.

Но чудеса случаются. Однажды к нам в гости приехал мой родной дядя, мамин брат Виктор Люлько, который работал геологом в Норильске и был по тем временам очень состоятельным человеком. Решив сделать мне какой-нибудь подарок, дядя Витя повел меня в ДЛТ. Вероятно, он хотел меня порадовать чем-то другим, но я повел его своим путем, мы оказались у прилавка с вожделенной ручкой, и через десять минут это сокровище за пятнадцать рублей было моим. Несколько дней я был несказанно счастлив.