Я обязательно вернусь - [48]

— Надумала для начала ее задницу лечить. И только хотела черемуховые ягоды кипятком залить, бабка моя остановила и сказала, что ни с того конца начинать надо. Зад и сам заткнется, коль горло перестанет допекать. Я и смекнула. Давай старуху прогревать. Грудь натерла, компресс сообразила, смешала по ложке нутряного растопленного сала, меду и самогонки. Все на марлю выложила, на грудь приспособила, укутала в теплое одеяло и на печку устроила на всю ночь. Обычным хворым одного такого компресса хватало по горло. Этой нет! Застарелая простуда. Бабка утром опять в штаны набухала. Я ее на вторую ночь опять на печку. Настои давала, заговоры читала, молилась за бабку, будто она мне родной стала. Такая худая, маленькая, беспомощная, слабей меня, как старая кукла. Какую больше всех жалко. Ну, так-то вот на другой день ее кашель мягче стал, не уронила в штаны. Совсем поборола ее хворь только на пятый день. Пропал кашель, и бабка есть захотела. Когда она слезла с печки, я увидела ее глаза. Они уже были живыми. Они видели и улыбались.

— А сколько она тебе заплатила?

— Больше всех! Попросила у Бога для меня здоровья!

— И все? — удивилась и сморщилась Юлька.

— Глупая ты, девка моя! У тебя в голове, как в пустом ведре, кроме звона нет ничего! Ну, еще та старушка, уходя, спасибо сказала.

— Его в тарелку не положишь и на себя не наденешь. Пусть она свое большое спасибо завернет в маленькую деньгу. Тогда б с ней было б интереснее возиться.

— Юля! И ты деньгами испорчена! — посетовала Анна.

— Их отсутствием. Это точно! А ты уговариваешь совсем без них обходиться. Но как жить? — глянула на Анну удивленно.

— Я на Колыме копейки в кармане не имела за все годы. А ушла с наградой в целую жизнь. Сама посуди, человек приходит в свет с пустыми руками. И умирая, ничего с собой не возьмет. Только болезни и страдания с ним уйдут. Так стоит ли убиваться за деньги?

— Баб! А как без них прожить? Ведь вот и ты не сумеешь. И тебе без денег ничего не дадут в магазине. Попроси хоть соли иль спичек! О чем говоришь? Сейчас другое время. Вон я работала, а и то чуть не сдохла с голода, потому что мало платили.

— Богатые быстрей умирают, не завидуй им. Я на Колыме, ты в городе выжила. Значит, мы с тобой видны Господу и нужны на земле.

— Ты, конечно, нужна. А я даже себе надоела. Устала от всего, от этой жизни несносной, какая долбит со всех концов. Едва успевай уворачиваться, — осеклась, увидев шагнувшего на крыльцо Прохора:

— А я тут как тут! Здравствуйте, голубушки! Пришел, чтоб предупредить, что утром примчусь обогнать картошку, окучить ее пора. Недели через две зацветет, уже силу набрала, глянул — ваш огород чистый стоит, ухоженный. Сразу заметны хозяйские руки, — похвалил, не скупясь, и добавил смутившись:

— Может, и мне поможете в доме порядок навести. Завтра картошку окучу и весь ремонтный мусор увезу со двора. А вот в самом доме помощь понадобится. Одному Никите с женой скоро не управиться. А кто-то обещал помочь! — глянул на Юльку, та отозвалась мигом:

— Когда прийти можно?

— Да хоть сейчас! Вам двери всегда открыты.

— Ну, зачем на ночь глядя? Начнете завтра по светлу, как все люди! — охладила строгим взглядом Юльку, поняла, что той хочется хоть какого-то общения, устала она в доме, надоело однообразие, вот и рвется хоть куда-нибудь.

— Присядь, Проша! Поужинай с нами! — предложила Анна и заспешила на кухню.

— Не суетись из-за меня. Я с мужиками поел. Они свое закончили, мы рассчитались. Все довольные остались. Теперь бы марафет навести и можно жить спокойно, без штормов и качки. Не думал, что столько мороки будет с ремонтом. Все пришлось заменить. Зато теперь как хотел сделал. Никита с женой уже подмели в доме. Завтра окна начнут мыть, полы, мебель соберем. Я все новое купил. Пусть глаза радует.

— Коли тут жить будешь, работать надо. Присмотрел что-нибудь? — спросила Анна.

— Предлагают кое-что. Подумать нужно, — ответил уклончиво и глянул на Юльку.

Та, поймав на себе этот взгляд, покраснела, нагнулась к тарелке низко. А Прошка спросил:

— Во сколько ждать тебя утром? Когда проснешься? Я сразу сюда приеду, а ты там у меня хозяйничай. А то дом вовсе соскучился без женских рук. Морда у него после ремонта совсем пыльная.

— Как коров подою, управлюсь со скотиной и сразу к тебе, — глянула Юлька на бабку, та едва приметно головой кивнула согласно.

— Ко мне вчера вечером соседский дедок приплелся. Ну и насмешил, «мухомор». Принес молока банку от бабки, так сам сказал, а потом поправился, мол, молоко коровье, бабка только передать велела. А от себя самогонку, сам гнал. Настоящий первач! Выпили мы с тем дедочком, он меня и спрашивает:

— Когда ж ты, мил-человек, оженишься? Все бабы по тебе расспорились, кто ж с них твоей сделается? Кому ж ты в постель свалишься? Я долго смеялся, а старик и говорит мне:

— Чего рыгочешь, кабан? В Сосновке единые мои ровесники остаются. А кому девок по сеновалам валять? Ранней все скирды помятыми были к утру. Нынче стога нетронутые стоят. Девки на лавках не поют, а воют. Все от тоски едучей, ребят вовсе мало осталось! Кто уехал в город, другие поумирали. Одни на войне, сгинули в Чечне, кто в аварии, другие от самогону загинули. Так ты покуда в силах, приголубь какую-нибудь. По тебе даже старухи тоскуют. Вон Тарасовна вчерась до ночи сидела на лавке возле твоего дома с пельменями. Все ждала каб угостить, а ты куда-то запропастился. Не воротился в дом, идол окаянный. Над старухой нынче вся Сосновка рыгочет, что ты приметил ее и со страху сбежал от своей избы, небось, в огороде ночевал с пугалом в обнимку. А Тарасовна нынче из дома нос не высовывает с горя. Засмеяли ее, испозорили.