Я обвиняю! - [8]

С марта 1946 года униатская церковь перестала существовать, а верующие галичане, упразднив на своём соборе Брестскую унию, раз и навсегда порвали с католицизмом, вызвав этим решением не стихающий до сих пор гнев Ватикана.

ЗАГАДКА ВУЛЕЦКИХ ХОЛМОВ

Включение германо-фашистскими оккупантами Львова в состав «генерал-губернаторства» произошло вопреки надеждам украинских националистов, стремившихся образовать если не «самостийную украинскую державу», то хотя бы протекторат. В надежде на это они сколотили для передовых частей вермахта два диверсионно-разведывательных батальона — «Нахтигаль» [5] и «Роланд». Националистические террористы и предатели подвизались также на нацистской шпионской службе, работали переводчиками и агентами в штабах, в гестапо, были глазами и ушами немецкой администрации, двигавшейся за гитлеровскими войсками на восток.

Рассказы о том, что происходило во время оккупации, широко расходились по Львову. Жители говорили о массовых казнях, о том, как гитлеровцы вешали заложников на Краковской площади и под Тремя Каштанами. Они вспоминали, как тысячи полуголых, избитых людей провозили на открытых трамвайных платформах для истребления на Пески, за предместье Лычаков, как сжигали потом их трупы. Рассказывали, как гитлеровцы уничтожали огнём целые кварталы Львовского гетто.

Но была одна трагическая и загадочная история оккупационных лет, о которой говорили нехотя, вполголоса, неуверенно и с оглядкой, так, будто кто-то из прямых участников её находился рядом, мог услышать и покарать слишком разговорчивого информатора. Это была история исчезновения большой группы Львовской интеллигенции. Даже близкие родственники погибших в одну ночь львовских учёных говорили об этой страшной для них ночи весьма неохотно, будто боялись мести за такие рассказы.

Занимаясь расследованием гитлеровских зверств, мы долго не могли понять, где кроется причина этой запуганности.

…Однако по мере того, как фронт передвигался на запад и даже для самого осторожного обывателя становилась очевидной неизбежность близкого разгрома Германии, завеса, прикрывавшая страшные подробности исчезновения учёных, постепенно отодвигалась и псе чаще на трёх языках мы слышали от старожилов Львова: «То була страшна масакра[6]!», «То, проше пана, было жахливе мордерство!», «Это было ничем не оправданное злодейское убийство!»

Теперь мы знаем достоверно, что произошло во Львове в трагическую ночь с 3 на 4 июля 1941 года, вскоре после того, как на рассвете 30 июня авангардные части гитлеровской армии ворвались во Львов.

В ту ночь были захвачены в своих квартирах н арестованы гитлеровцами следующие лица: известный стоматолог профессор Антоний Цешинскнй; хирург доцент Владислав Добржанецкий; патологоанатом и терапевт профессор Ян Грек; окулист Ежи Гжендельский; доцент Ветеринарного института Эдмунд Хамерский; хирург профессор Генрих Хилярович; правовед профессор Роман Лонгшам де Берье; профессор математики Антоний Ломницкий; гинеколог Станислав Мончевский; профессор Витольд Новицкий; профессор Тадеуш Островский; профессор Политехнического института, прекрасный знаток карпатских нефтяных месторождений Станислав Пилят; крупный педиатру Станислав Прогульский; профессора Роман Ренцкий, Роман Виткевич, Владимир Круковский, Адам Соловей; знаток судебной медицины профессор Владимир Серадзский; профессора Владимир Стожек, Казимир Ветуляни и Каспар Вейгель.

Кроме того, в квартире профессора Островского вместе с её хозяином были захвачены и вывезены затем на сборный пункт: жена профессора, учительница английского языка гражданка США Кетти Демкив, ординатор госпиталя Станислав Руфф вместе с женой и сыном Адамом — инженером-химиком.

Из квартиры профессора Яна Грека были взяты жена профессора и академик, известный польский литератор и член Союза советских писателей Украины Тадеуш Бой-Желенский.

Из квартиры профессора права Романа Лонгшама де Берье гитлеровцы выволокли и бросили в машину трёх его сыновей. Подобная участь постигла двух сыновей профессора Стожека и сына профессора Новицкого— военного врача, который был незадолго перед этим интернирован советскими войсками, а затем вернулся во Львов, к отцу.

Один из лучших польских знатоков права, потомок гугенотов, поселившихся в Польше, учёный с мировым именем Роман Лонгшам де Берье был делегатом Международного конгресса по сравнительному праву в Гааге в 1922 году и съезда славянских юристов в Братиславе. Став профессором Львовского университета, Лонгшам де Берье с осени 1929 года и до гитлеровского нападения на Советский Союз преподавал сравнительное гражданское право различных государств. Он установил тесные дружеские контакты с профессорами Харьковского юридического института и всесоюзной Академией наук. Вместе с делегацией учёных Львова он побывал в Москве на научной юридической сессии.

Жена профессора, до его исчезновения весёлая, живая женщина, состарившаяся в течение одной ночи, говорила нам позже: «Такого парада, как я, пожалуй, никто в мире не принимал. Когда их выводили, я стояла в дверях. Сначала шёл муж, потом старший сын, потом второй, потом третий. Шли, глядя на меня…»