Я невинность потерял в борделе - [33]

Как смелый витязь падает со славой

За край — хотя подлейший, но родной:

Так пал он,, пои достойный, но с избытком

Предавшийся крепительным напиткам.

41

Смутилась попадья… И в самом деле,

Пренеприятный случай! Я меж тем

Спокойно восседаю на постеле.

«Извольте ж убираться вон!» — «Зачем?» —

«Уйдете вы?» — «На будущей неделе, —

Мне хорошо: вот видите ль, — я ем

Всегда, пока я сыт; а ем я много…»

Но Саша мне шепнула: «Ради Бога!»

42

Я тотчас встал: «А страшно мне с сестрицей

Оставить вас…» — «Не бойтесь — я сильней!» —

«Эге! такой решительной девицей

Я вас не знал… но вы в любви моей

Не сомневайтесь, ангелочек…» Птицей

Я полетел домой…. и у дверей

Я попадью таким окинул взглядом,

Что, верно, жизнь ей показалась адом.

43

Как человек, который «внес повинность»,

Я спал, как спит наевшийся порок

И как не спит голодная невинность. —

Довольно! — может быть, я вас увлек

На миг, — и вам понравилась «картинность»

Рассказа, — но пора… с усталых ног

Сбиваю пыль. Дошел я до развязки

Моей весьма немногосложной сказки.

44

Что ж сделалось с попом и попадьею?

Да ничего. А Саша, господа,

Вступила в брак с чиновником. Зимою

Я был у них, обедал, точно, да,

Она слывет прекраснейшей женою, —

И не дурна, — толстеет — вот беда!

Живут они на Воскресенской, в пятом

Этаже, в номере пятьсот двадцатом.

16 июня 1844. Парголово

Н. А. Некрасов

Мы посетив тебя, Дружинин...

Мы посетив тебя, Дружинин,

Остались в верном барыше:

Хотя ты с виду благочинен,

Но чернокнижен по душе:

Научишь каждого веселью,

Полуплешивое дитя.

Серьезно предан ты безделью

И дело делаешь шутя.

Весьма радушно принимаешь

Ты безалаберных друзей,

И ни на миг не оставляешь

Ты аккуратности своей.

В числе различных угощений

Ты нам охоту снарядил

Среди наследственных владений…

И лист бумаги положил

Для Чернокнижных вдохновений.

28 июля 1854

Чертово

И. С. Тургенев

РАЗГОВОР

— Мария, увенчай мои желанья.

Моею будь — и на твоих устах

Я буду пить эдемские лобзанья.

— Богаты вы? — Нет — сам без состоянья.

Один, как говорится, хуй в штанах!

— Ну нет — нельзя, — ответствует уныло

Мария, — не пойду — нет, если б два их было!

Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев

ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ

Недавний гражданин дряхлеющей Москвы,

О друг наш Лонгинов, покинувший — увы! —

Бассейной улицы приют уединенный,

И Невский, и Пассаж, и клуба кров священный,

Где Анненков, чужим напоенный вином,

Пред братцем весело виляет животом,

Где, не предчувствуя насмешливых куплетов,

Недолго процветал строптивый Арапетов,

Где, дерзок и красив, и низок, как лакей,

Глядится в зеркало Михаило Кочубей,

Где пред Авдулиным, играющим зубами,

Вращает Мухортов лазурными зрачками,

Где, о политике с азартом говоря,

Ты виртембергского пугал секретаря

И не давал ему в часы отдохновенья

Предаться сладкому труду пищеваренья. —

Ужель, о Лонгинов, ты бросил нас навек?

Любезнейший поэт и редкий человек!

Не ожидали мы такого небреженья.

Иль мало мы к тебе питали уваженья?

Иль полагаешь ты, что мы забыть могли

Того, кем Егунов был стерт с лица земли,

Кто немцев ел живьем, как истый сын России,

Хотинского предал его родной стихии,

Кто верно предсказал Мильгофера судьбу,

Кто сукиных сынов тревожил и в гробу,

Того, кто, наконец, — о подвиг незабвенный —

Поймал за жирный хвост весь причет наш священный?

Созданье дивное! Ни времени рука,

Ни зависть хитрая лаврового венка

С певца Пихатия до той поры не сдернет,

Пока последний поп в последний раз не пернет!

И что же! нет тебя меж нами, милый друг!

И даже — верить ли? — ты нынче свой досуг

Меж недостойными безумно убиваешь,

В купальне — без штанов — с утра ты заседаешь,

Кругом тебя сидят нагие шулера,

Пред вами водки штоф, селедка и икра.

Вы пьете, плещетесь и пьете вновь до рвоты!

Какие слышатся меж вами анекдоты!

Какой у вас идет постыдный разговор!

И если наконец вмешаешься ты в спор,

То подкрепляешь речь не доводом ученым,

А вынимаешь член и потрясаешь оным!

Какое зрелище! Но будущность твоя

Еще ужаснее… Так, вижу, вижу я:

В газетной комнате, за «Северной Пчелою»,

С разбухшим животом, с отвислою губою,

Среди обжорливых и вялых стариков,

Тупых политиков и битых игроков

Сидишь ты, то икнешь, то поглядишь сонливо…

«Эй, Вася! трубочку!» — проговоришь лениво,

И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,

Не обтерев его прилично обшлагом.

Куря и нюхая, потея и вздыхая,

Вечерней трапезы уныло выжидая,

То в карты взглянешь ты задорным игрокам,

То Петербург ругнешь, за что не знаешь сам…

А там, за ужином, засядешь в колымагу —

И повлекут домой две клячи холостягу —

Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак,

И ходит между книг хозяином прусак.

И счастие еще, когда не встретит грубо

Пришельца позднего из Английского клуба

Лихая бабища — ни девка, ни жена.

Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,

О друг наш Лонгинов, такая перспектива?

Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо

С тобою заживем, как прежде жили, мы.

Здесь бойко действуют кипучие умы:

-Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа,

Из Вены выгнали барона Мейендорфа,

Милютина проект ту пользу произвел,

Что в дождь еще никто пролеток не нашел,

Языкова процесс отменно разыгрался:

Он без копейки был — без денежки остался.

Европе доказал известный Соллогуб,

Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп,

А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой,