Я не боюсь - [12]

В парке пели птицы. Отцветала липа, и я с наслаждением вдохнула медовый аромат. Как же все-таки хорошо вернуться в родной город! Крохотная надежда на лучшее шевельнулась в глубине души, и тут же была надежно припрятана, как редкое сокровище. Меня нельзя было назвать суеверной, но и сглазить удачу не хотелось. Может быть, плюнуть на гордость, и попросить отца купить квартиру, а лучше дом где-нибудь в Ривер-Сайд, подальше от смога и пробок, найти работу в каком-нибудь баре: я ведь ничего не умела, а работу официанта освоить несложно.

Неподалеку на скамье я увидела прильнувшую друг к другу парочку и снова не сдержала вздох. Мужчина. Я не врала отцу, когда говорила, что вряд ли заведу детей. Да и редкий человек сможет жить в постоянном ожидании нападения. А ведь мне невозможно иначе. Слишком лакомый кусочек для феромагеров, которые повсюду. Даже в доме среди близких людей. И вряд ли мне хватило бы фантазии, чтобы объяснить любимому, кем являюсь, и снова не сойти за сумасшедшую. Спасибо, десять лет жизни и так потеряны безвозвратно. Ни один мужчина, ни одна попытка любить не стоят свободы.

Вообще, свобода женщины — понятие эфемерное. Всю жизнь мы кому-то принадлежим. В детстве — родителям, в юности — мужу, в зрелости — детям. Не можем сделать и шага без оглядки на других, без опасения, что нас одернут или осудят. Но нет худа без добра. Выйдя из лечебницы, я вдруг ощутила странную вещь — я свободна. Отец не сильно интересовался моей судьбой, ни один мужчина не заявил на меня права. Можно было делать, что душе угодно, не боясь за репутацию, которая и так оказалась безнадежно испорчена. Передо мной открылись сотни дорог. Я могла идти, куда только пожелаю. Но снова вернулась в Джорджтаун. Наверно, испугалась. Потому что несвобода дает ощущение стабильности, а свобода — хаоса, в который превращается жизнь.

Я остановилась, уперевшись руками в колени и делая вид, что перевожу дыхание (хотя на самом деле никакой одышки не испытывала), и украдкой разглядывая пару. Светловолосый мужчина вытянул длинные ноги, откинувшись назад в расслабленной позе. Волосы девушки казались еще светлее, совсем лишенные пигмента, как у альбиноса. Ее кожа тоже имела такой удивительный прозрачно-фарфоровый цвет, как у сервиза, из которого вчера ночью мы пили в гостиной чай. Она сидела на коленях у возлюбленного, обхватив ладонями его лицо и склонившись к губам.

Феромагеров поблизости не ощущалось, и поэтому мне не страшно было позволить себе вспомнить о том, что когда-то и меня вот так же на скамье в парке целовали. Почему-то когда что-то хорошее происходит, мы не понимаем, что вот этот момент надо запечатлеть, как редкий фотоснимок. Что этот момент бесценен. А потом, многими годами позже, изредка извлекаем из памяти, как ту же пожелтевшую фотокарточку, и жалеем, что вовремя не схватили мечту за хвост. К сожалению, я и Хью были почти детьми, а мудрость приходит только с возрастом.

Мне никак не удавалось вспомнить, в какой момент наши отношения стали серьезными. Пожалуй, все началось, как у большинства подростков, с лабораторной работы, для выполнения которой нас поставили в пару. Приходилось много времени проводить вместе. Мы лучше узнавали друг друга, болтали, смеялись. Врезался в память тот вечер, когда я впервые ощутила, что Хью меня любит. Меня всегда пугали чужие сильные эмоции, потому что перед ними я была беззащитна: они автоматически подхватывались и множились моей сущностью. Оказалось невозможно понять, люблю ли я его или только отражаю его любовь, и до последнего мне хотелось держаться холодно и отстраненно. Стоит ли говорить, что это не удалось. В разлуке эмоции утихли, и начало казаться, что я все придумала, что ошибалась. Но иногда приходила мысль: думает ли Хью обо мне, когда целует других?

В это время девушка вдруг подняла голову и посмотрела на меня. Я вздрогнула от ее цепкого взгляда и хотела из приличия отвернуться, но в последний момент что-то привлекло внимание. Возможно, ее глаза, неестественно желтые и злые. А возможно, хватка, которой она держала мужчину: по четыре пальца обеих рук лежат на шее, запрокидывая голову так, что подбородок жертвы смотрит вверх, большие пальцы вложены в углы рта, чтобы не дать тому закрыться. Она не целовала его, она пила его энергию! Размышлять над тем, почему сразу не разглядела феромагера или пугаться этого у меня времени не было.

— Отойди! — крикнула я.

Желтоглазая оскалилась, ее взгляд стал растерянным. Сейчас, когда я взяла себя в руки, она не могла идентифицировать меня, а, следовательно, не решалась напасть. Обычно в такие моменты феромагер начинает выводить на разговор, пытаясь нащупать слабые точки и пробить эмоциональную брешь, чтобы потом воспользоваться слабостью противника. Но желтоглазая только рычала, как зверь. Наконец, с сожалением взглянув на жертву, она соскочила и прытью скрылась в кустах.

Самое время было скрыться и мне, но бросить бесчувственного мужчину на произвол судьбы не позволила совесть. Я подбежала к нему, приложила ухо к груди, легонько пошлепала по щекам, чтобы понять, насколько большой ущерб причинен его сознанию. Блондин с трудом разлепил веки, окинул меня мутным взглядом и слабо улыбнулся. Я поморщилась: он был пьян!