«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [37]

Это не была перепалка, не похоже, сказал мне Паррейрита: Селештину уговаривал другого парня пойти с ним. Но другой, который шатался с одной стороны улицы на другую, поднимаясь по Прямой улице по маршрутным линиям, как в горах, проходя 15 метров вбок, чтобы подняться на один вверх, не хотел дальше идти.

Селештину заботливо держал его за руку, тащил вверх наверх, ещё один метр над уровнем моря, всё время повторяя

– давай, я веду тебя, а другой, постарше, мужчина с широким воротником на утиной шее, отвечал, что ему не нужна помощь, но в конце концов пошёл, они поднялись к воротам и исчезли в ночи, как прогуливающаяся парочка.

Новости стали известны на следующее утро: Селештину нашли повешенным на площади Святого Климента с высунутым наружу языком, рабочие, когда шли на пробковую фабрику.

Никто не удивился, Селештину никогда не давал обещаний, его кредо было бездельничать. Ты был из немногих, кто ценил его. Он симпатизировал тебе, потому что они никогда не звали тебя играть в футбол.

Мы хорошо ладили, но, с тех пор, как он подсел на наркотики, всем было места мало. Позже они нашли труп мужчины. Сказали, что он был сильно изуродован, с вырезанными внутренними органами или вне своих естественных мест, а мотивом преступления была всего-навсего украденная мелочь. А этот некто, не найдя, куда бы упасть замертво, обрёл последнее пристанище валяться выпотрошенным внизу на обочине, куда сбрасывают городские нечистоты, у Ручья сточных вод. Его последняя ночь – упиться до мёртвого тела.

Паррейрита размышляет над этим каждый раз, когда ночью подходит к окну. Ответственность быть последним, кто видел Селештину и жертву, (только потом он связал факты), заставила его думать, что он должен был ещё что-то сделать. Честно говоря, он почувствовал опасность, исходившую от симпатии Селештину, когда он тащил за руку того человека, а выражение его лица в пугающем пьяном угаре говорило, что ему не нужна помощь.

– Но это сейчас мы так думаем, после произошедшего.

– Конечно, Паррейрита, не думай об этом… Да, кончено, ты мог бы крикнуть «Оставь человека в покое, чувак!»

– Чёрт, я мог, ведь так.

– Ну не думай об этом. Это не твоя вина. Ты не совершил никакого преступления.

– Конечно, нет!

– Но ты также и не помешал ему. Например, мог бы сыграть что-нибудь раздражающее на барабане, чтобы отвлечь его от этой проклятой убийственной мысли. Но не думай больше об этом.

Ты должен поскорее покончить с этим бесполезным самобичеванием, Штырь, с этими дерьмовыми мыслями.

Не теряй больше времени, я сосредоточусь на том, куда я иду, я иду вверх по Прямой улице в сторону Епископа. Будь непреклонным. Будь как маркиз да Жойа из магазина бытовой техники.

У Жойа в витрине пылесосы, кухонные комбайны 1, 2, 3, тостеры. Не вижу только промышленной печи, как когда я шёл переодетым в узника Освенцима, время бежит.

Когда снова откроешь свой рот, будешь уже возле Епископской Арки, в верхней части города, глядеть на равнины и синие горы Алентежу, нависшие над прекрасной пропастью, где местные жители убивают себя. Или просто убивают. Тут всего пять минут.

Они облажались. Эта была эстетически отвратительная операция, но хорошо продуманная с точки зрения недвижимости и общественной безопасности. Внизу построили высотку, там, где раньше была стоянка. Оттуда прыгали самоубийцы, падение с 40-метровой высоты, головой вниз, встреча со смертью: крест на Скале спереди, дворец Епископа (представитель Святого Престола) сзади.

Два божественных образа смягчали грех – «не убий», включая и самого себя, пятая заповедь, ты говорил об этом раньше. Первая неделя августа началась смертельным погружением, а закончилась ещё двумя. Это – не подражание, это подлинное разделение всеми местными жителями общего видения жизни. Истинное сообщество, широкая демократия.

Говорят, что Епископ из своего окна во время медитации, готовясь к Евхаристии, Пятидесятнице, или Благовещению, или ещё к чему-то, в том числе и к Рождественской проповеди, внимательно наблюдал. В черноте ночи или в монохромном лунном свете фигуры поднимались туда и летели вниз, пока не раздавался звук падающего на землю мешка с песком. Девушка, которую бросил парень, наследник, который не выдержал давление отца, мужчина, который перестал думать, как раньше и т. д.

Но они облажались. С кирпичного парапета – трамплина – видно, что они примерно 30 метров высоты были срезаны подвесным помостом, задний двор здания, то, что, как ты можешь себе представить, немедленно вызывает сомнения в данной инициативе. Средний сын капитана пожарной бригады Вележа Морала упал с такой же высокой крыши, он пытался выпрямить телевизионную антенну, когда поскользнулся на кровельной черепице, его брат видел, как он пролетел мимо балкона третьего этажа, широко раскинув руки, как гигантская ласточка. Он сломал несколько костей, но, что хуже, отбил почки, и стал мочиться красным.

Есть и этические вопросы. Задняя сторона соседнего здания совсем рядом. Видно плюшевых мишек и Барби из окон детских, и крышки на стульчаках унитазов. Если мы можем их видеть, значит и они могут нас видеть. Ни частной, ни интимной жизни. Если бы я разбежался и прыгнул как Человек-Паук, я бы врезался в соседнее здание, и не обладая даром приклеивать предметы, стал бы скользить вниз по стене, сдёргивая лифчики и трусы с бельевых верёвок, пока бы не шлёпнулся на брусчатку во дворе.