«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [34]

– Однажды я поехал в Алгарви, чтобы увидеть её, – продолжал Кинаш, – когда я туда приехал, было солнечно и ветрено. Облака, не так много.

Я сел, стал слушать. На ковре были разноцветные гончие и вышитые артишоки. Виски был 12-летней выдержки, оттенок чая и мёда. Где я был, когда его заливали в деревянную бочку на выдержку, где я был? Где ещё: на пляже, строил песчаные замки, по уши счастливый.

Вот где ты был.

Ух ты, не могу поверить, я, на пляже, строю замки из песка, после обеда. Мой отец тренирует руки, делает повторения с двумя большими камнями, разводит руки в стороны у кромки воды, как аэродромный сигнальщик. Мама думает, что приготовить на ужин. На обед у нас были сардины, мы в ресторане на эспланаде. Над рестораном высокая стена, хорошо для отработки прыжков на мягкий песок, осторожно, там могут быть битые стёкла. Девочка в купальнике упала на осколки от пивной бутылки и стала как Христос, вся в порезах. У нас есть пляжная палатка, как у рыцарей-крестоносцев, взятая напрокат до конца месяца. На ней красные полоски, и я там сплю днём, прогретый солнцем до самых костей. У меня есть ведро с крабом и тремя мидиями, которых мы поймали в пене на камнях. Не трогай анемоны, от них появляются волдыри. Мой папа говорит, что морской воздух содержит йод. Мы приходим рано утром, когда ещё не жарко. В два часа дня песок обжигает ступни, с двух до пяти тридцати мы должны бегать как ящерицы. Я уже бронзовый от солнца. Я на пляже с теми, кого люблю. Есть ванильные трубочки, смотри, там мороженое, мороженое! На укус морского дракончика надо капнуть уксус. А если ужалит медуза, ши-ши… если нет уксуса под рукой, хэ-хэ. Мы не едем домой на этой неделе, и на следующей тоже, только на другой через одну. Поверить не могу.

Может быть, это было не только 12 лет назад.

Не то, чтобы Кинаш в тот вечер в доме у Тео прямо разбередил душу, но я расчувствовался, да, ничего не разрешается по щелчку пальцев. Я пробовал бутылки пяти, 12, 15, 20 лет выдержки, некоторые бутылки старше меня, и у каждой свой вкус и своя цена. Некоторые сорта молодого виски смешивают в бочке, чтобы тут же состарить, как редкие болезни, которые превращают детей в стариков. Бывает, виски производят в ванной, самогон заливают в бутылку, наклеивают фальшивую не отдираемую этикетку, и готово. Открыв такую бутылку, их также пьют как и другие, и не всем от них плохо, по крайней мере до следующего дня, пока черти не появятся.

Кинаш обвился вокруг своих ног и включил свою пластинку.

– Такая красивая, такая красивая, такие губы, не могу описать, волосы, пшеничные! есть одна песенка, юбка, которая говорит… твои руки – белый снег, твои груди – прекрасные цветы… расставленные сети любви… А потом вдруг она ушла от меня, бросила меня, предпочла другого, выбрала его, а что в нём такого, а? что в нём, а? хорошо, ok, это был её выбор, но я не могу забыть её, что я сделал не так, может, кто-то скажет мне? а? Я люблю её! – закричал Кинаш и тут же тихо сказал: Я люблю её, ok, вот грустная правда.

Внезапно он вытянулся животом вниз, и стал стучать руками и ногами об пол, как ребёнок, который хочет мороженого, светильники в комнате дрожали, а также выводок алебастровых утят, посеребрённый кубок и улыбающийся Будда из слоновой кости на буфете. Я попытался вытащить его за штанины, но он извернулся и чуть не укусил меня.

– Кинаш, успокойся, посмотри на посуду, успокойся, братан, у тебя сопли и слюни.

– О, чёртово горе. Ты не представляешь, что это такое!

– …

В коридоре зазвонил телефон, и вскоре вернулся Тео, очень вежливый, похожий на управляющего респектабельной гостиницы. Тео находил забавными неожиданные повороты судьбы, которые перетекают один в другой, быстро и неожиданно, боль и радость, наложенные с разных высот, он знаток Баха. Ситуация была абсурдной, но, хорошо подумав, как в мелодии, тональности, используемые Кинашем, и минуты, необходимые теперь, чтобы объяснить, что произошло в тот день в доме Тео, ситуация разворачивалась, так сказать, в режиме реального времени.

Если нет, то почти.

– Кинаш, замолчи, пожалуйста, послушай меня, тут Клара звонит.

– Как она могла выбрать другого, если любит меня, а? Кто мне объяснит, а?

– Послушай меня внимательно: Клара звонит тебе по телефону, она в панике, ищет тебя, твой сын повредил ногу. Тебе звонит Клара, она ищет тебя. Твой сын вывихнул лодыжку. Клара звонит, ищет тебя.

– Какая Клара?…

– Твоя жена, чёрт возьми, он даже не помнит, как зовут его жену! Я скажу ей, что ты уже вышел и идёшь домой. А ты Штырь, теперь что с тобой, ты тоже собрался хныкать?!

– Нет, я нет!

– Я запарился с этими двумя. Господа, извините, конечно, но сегодня этот дом напоминает пристанище рогоносцев!

Я не был. Я задумался. Я не был. Никто меня не видел. Никогда.

У меня есть свой метод. Например, в проклятых снах, в которых она предстаёт одетая в хлопчатобумажном платье, в жёлтых цветущих полях, солнце и аромат, такая яркая и умиротворённая, протягивает мне руку и шепчет:

– Пойдём, всё хорошо, теперь всё хорошо…

Или когда я ложусь в кровать, в полутьме, и свет проникает через щель в жалюзи, и я вижу людей, идущих по потолку, маленьких, как в кино, но вверх ногами, потому что отверстие у жалюзи работает как диафрагма и проекционная линза, и вдруг всё моё тело оказывается полностью парализованным, я даже не могу пошевелить пальцем и начинаю слышать сирены скорой помощи, но теперь они не на улице, они в моей голове, тревожная сирена с разноцветными вспышками у меня в мозгу, я пытаюсь позвать на помощь, но даже мой голос парализован, слышу свой голос сдавленным, он даже не доходит до рта, какое-то жуткое хрюканье свиньи, я не сплю, но я и не проснулся.