«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [29]

Однажды отец застукал его в ванной в таком состоянии и был так рассержен этим бесстыдством, что придумал следующее.

– Он сказал, что даст мне перчатки из дикобраза.

– Перчатки из дикобраза?!

Ближе всего к этому, из того, что я знаю, был один парень, которого отодрали высушенным пенисом дикого быка, получился роскошный хлыст, его тонкая высушенная спираль, лучше, чем ветка айвы.

– Перчатки из дикобраза. Отец говорит, что заставит меня носить перчатки из дикобраза днём и ночью, даже когда я ем! – всхлипывал Ниндзя так жалобно, что становилось даже смешно.

Ниндзя съедал эмпанаду из Маршиту в два присеста, (первый укус, второй укус), и вытирал горячий мясной соус, который капал с подбородка, кусочком теста от самого пирога, и тут же его съедал. Он также опрокидывал литровые кружки пива под UFO, (его кошелёк пополняли две тётушки, старые девы, я так и не понял этого расклада).

Ниндзя был очень сильным. Если бы захотел, он мог бы поднять машину голыми руками. Говорили, что его сила не настоящая, полученная из выделения напряжения из электрических приборов прямо в голову, когда он был маленьким. Тем не менее, у него были театральные и литературные интересы, он обсуждал с друзьями гнусавым и нетерпеливым тоном смесь транквилизаторов и стимуляторов, часть его диеты; но жизнь не стоит на месте и Ниндзя был в шоке, когда до него дошло, что его одноклассники собираются поступать в универ, а он нет. И он провалил второй тур экзаменов в конце лета.

За неделю до того, как парни и девчонки поехали в Лиссабон, чтобы снять комнату, в баре «Корредор-Сад» была вечеринка. Мы оценили весь масштаб трагедии, когда Ниндзя вернулся с кровью на руках. Все ужрались, в баре было так темно, что, когда он показал кровь на свет, она выглядела коричневой.

– Я только что наказал его. Потому что его нужно было наказать.

Нам всем не понравился этот тон, никто никогда не замечал за Ниндзей особой щепетильности. Но теперь, даже поедая эмпанаду, он был взбешён, укусил первый раз и пришёл в ярость, потому что у него больше не было целого пирога.

– Наказать? Кого? Ты что сделал?!

Как раз тогда девочки заметили отсутствие Стрижа – прекрасный юноша с истинной художественной чувствительностью, выпив, он расслаблялся и терял чувство меры. Так что Ниндзя расставил ему романтическую ловушку, и, если ему верить, всё началось хорошо, но в итоге он его трахнул в густых кустах, рядом с гнездом уток. Но вот что я говорю:

– Голубцы ленивые не значит пассивные.

Через некоторое время, один, видя, что его будущее ускользает за горизонт, как те синие горы на равнине, Ниндзя углубил своё понятие «наказания»,

– Надо наказать и других,

Расширяя его до девчонок из нашей компании. Он вызывал страх и боль, как будто бы в ту ночь мы праздновали (так рано!), конец нашей молодости. Это была настоящая катастрофа, есть трагедии, которые оставляют шрамы и другие, от которых не спрятаться.

Ниндзя, помимо Азинейры, был единственным подлинным (который ты знал) случаем delirium tremens белой горячки, и он также видел, как твоё лицо превращалось в зелёную слизь.

– Посмотри на свой нос. Ты растаял, не скажешь, почему?

Вполне возможно, что изъятие алкоголя в этом городе среди юных пьянчуг следует галлюцинаторному образцу.

* * *

Фантастическое соблазнение червя

Всамом сердце сада ду Корредор, в ста метрах над гнездом уток, в полутени у каменных скамеек: барельеф с худосочным усатым лицом и подпись:

Книга в твоих руках – творение пустое,

Просто грубый лист, стих наугад,

Я создал его на улице, глядя в море людское,

Я записал его дома, мне в душу глаза глядят.

Ты думаешь о нём.

Ты должен был здесь пройти. Один из прославленных страдальцев Португалии. Он умер от туберкулёза в 24 года, на чердаке Байру Алту, более века назад. Он отправился в Лиссабон, чтобы учиться, писать, умереть и быть похороненным в братской могиле, а в Лиссабон вернулся спустя полвека знаменитым, дав своё имя улице в районе Алваладе: Поэт Дуру, Мятущийся. Когда его так назвали в одной местной газете, он обиделся, но позже согласился, когда уже умирал и писал, ведомый только страстью смерти.

Он смешивал «Детские тела» и «лилии в саду», а ещё «тела убийц – личинки на свалке/Всё та же скверность, одна трясина в конце!»

Представляешь, каково жить тут в XIX веке, ходить вниз и вверх по этим улицам… (фабрики уже существовали, ровно как и такой же талант для прозвищ и настоящих имён – Железная Рука, Ангельский Лик, Чучело, Няша), более ста лет назад было непросто.

С таким суицидальным напором вокруг него и у Поэта Дуру не было времени ни писать, ни научиться писать. Он поднимался по Прямой улице в чёрном студенческом костюме, выкашливая свои лёгкие прямо на брусчатку. Однозначная уверенность в смерти была его единственным творческим преимуществом. Как только он добрался до Лиссабона, он начал кашлять кровью и присоединился к богеме.

Его отец был женатым фабрикантом шерсти и обрюхатил служанку. Мать-одиночка признала сына только через два года после его рождения. Командор Дуру возродил шерстяную фабрику, которая недавно обанкротилась, сделав 250 глав семей безработными, они слоняются по городу, сунув руки в карманы и подпирают стены – конкуренция со стороны китайцев.