«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962) - [2]

1

18 дек<абря 19>52

Глубокоуважаемый Владимир…..!

(к сожалению, не знаю Вашего отчества!)

Рад был получить Ваши разъяснения[7], полностью Вас «реабилитировавшие». И Вы были правы, их прислав, ибо неверные суждения рассеивать нужно![8] Надеюсь, Вы не в обиде на меня за то, что, не будучи в курсе дела, я превратно кое-что себе объяснил?

Вполне правильной считаю я также теперь и Вашу мысль дать Ахматову, Сологуба и Волошина как «пролог к антологии»[9]. Я бы только на Вашем месте еще прибавил к ним Гумилева («Трамвай», «Память» и др.) и Кузмина («…и мы, как Меньшиков в Березове, / читаем Библию и ждем»[10], «Странничий вечер»[11] и др.).

Вот с чем я с Вами не согласен, это в отборе авторов. По-моему, Вы слишком копнули вглубь и недостаточно вширь. Я придерживаюсь того мнения, что в антологиях должны быть представлены не одни лишь литературные «тузы», но, так сказать, и «валеты», у которых, право же, есть отдельные отличные стихи и с которыми иначе как через антологию познакомиться невозможно. Ведь «тузы» изданы и переизданы, если сам их не имеешь — раздобудешь у товарища, а «валеты» — раритет. Я бы поэтому, будучи на В<ашем> месте, включил в книгу еще 6–7 второстепенных поэтов.

Насчет опечаток — тут нужен глаз да глаз! Я шесть раз возвращал гранки моей книги[12], но зато добился полного благополучия. Жаль, что мандельштамовские прекрасные «вигилии» превратились в «веселия»![13] Если даже так и было в одном из изданий, которыми Вы пользовались, — это явная опечатка, так себя «исправить» М<андельштам> не мог!

Чем Вы меня, однако, сильно огорчили — это Вашим влечением к Заболоцкому! Я отнюдь не ретроград в искусстве и многие смелости и даже странности приемлю, но в данном случае мой шок никак в восхищение не перешел… Зощенки вижу достаточно, но Пушкина и Державина — не замечаю… Конечно, и у Заболоцкого есть удачные кусочки, но, на мой взгляд, они тонут в море пошлости и безвкусицы. Я испытываю к нему какое-то почти физическое отвращение…

Искренне преданный Вам

Д. Кленовский

2

дек<абрь 19>53

Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

Сердечно поздравляю Вас с праздником Рождества Христова и шлю наилучшие пожелания на 1954 г.! Как живете? Как работаете? Надеюсь, не забросили поэзию? Что-то нигде не видать Ваших стихов… Антологию Вашу, признаюсь, постепенно ценю все больше. Вы были правы, широко показав лучших поэтов. Вы ошибаетесь, предполагая, что я Вас «запрезираю» за то, что Вы не любите, а только цените Гумилева. Мне лично он дорог только раной своей «стороной», теми темами и стихами, какие прозвучали в последние годы его жизни и были оборваны его гибелью[14]. Я как-то давно писал об этом в «Посеве» («Подлинный Гумилев»). Д. Карелин, — может, читали[15].

Буду рад весточке от Вас!

Д. Кленовский

3

14 января <19>54

Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

Спасибо за Ваше интересное, а главное, искреннее письмо. На многое хочется ответить. Я очень рад, что мы сошлись в оценке Гумилева, — тут я редко встречаю единомышленников! Вы правильно сказали о «прорезывавшемся» в нем «шестом чувстве». Вот проблески этого самого «шестого чувства» нашел я и в некоторых стихах Вашей книжки[16], а потому, несмотря на отдельные ее, на мой взгляд и вкус, конечно, провалы (стр. 36–40, например), она произвела на меня впечатление многообещающего, не только литературно, но и духовно (назовем это так) начала, а никак не fiasco.

Вот хотя бы (из области духовных обещаний):

Жизнь подойдет к концу, придет вторая,

И та же, в образе другом, любовь,

И будем мы с тобой, не умирая,

А только в прятки с вечностью играя,

В столетиях встречаться вновь и вновь.

Или:

Мы ведь знакомы тысячу лет.

Под этой липой я с нею встречался,

В этой вот кирхе с нею венчался,

Может быть, даже ее любил,

Может быть, даже счастлив был,

Только не помню — я все забыл.

Разве все это не проблески «шестого чувства», пусть даже, м. б., самим собой не вполне угадываемого?

Из В<ашего> письма я вижу, что, несмотря на Ваше сегодняшнее творческое молчание, Ваш «зуб мудрости» продолжает прорезываться. И тут мы подходим к вопросу о внутреннем прикосновении к Богу (слова из Вашего письма). Я не совсем согласен с Вами, что общение Гумилева с Богом, его прикосновение к нему было скорее внешним, чем внутренним. Мне кажется наоборот (но это, конечно, недоказуемо), что Гумилев в церковь не ходил, а внутренне Бога ощущал и к нему прикасался (слово «Бог» надо тут понимать, конечно, в самом широком смысле). Ведь «шестое чувство» и есть некое внутреннее прикосновение к Богу. Вот почему Ваши поиски этого прикосновения и Ваши же проблески «шестого чувства» — неразлучны. То, что Вы слишком щедро назвали «чистой поэтической мудростью» моих стихов — есть те же самые поиски шестого чувства, м. б., только без Ваших болей, а без болей потому, что этот процесс проходит у меня по другой, облегченной, линии. Облегчение же это — результат контакта с одним миросозерцанием, о котором и сейчас еще не знаю, следует или не следует Вам говорить. Я имею в виду антропософию, а антропософы никому никогда не навязывают своего миросозерцания, не «подталкивают» к нему. Все же, прочтя Ваше письмо и вспомнив некоторые стихи из В<ашей> книги, мне захотелось дать Вам, как говорят немцы, einen kleinen Wink