Я — математик. Дальнейшая жизнь вундеркинда - [127]

В Ахмадабаде я прочел две лекции: одну о своих попытках кое-что сделать в квантовой теории, другую о теории прогнозирования. Потом я уехал в Пуну[175] и побывал в местном университете, возглавляемом одним из тех утонченных индийских старцев, о которых я уже говорил. Кроме того, я посетил Государственную химическую лабораторию. Я видел там студентов, работавших над серьезными проблемами физической химии. Во главе лаборатории стоит Дж. И. Финч, альпинист, прославившийся восхождениями на Эверест (Джомолунгму) и пользующийся исключительной любовью своих подчиненных и вообще всех индийцев.

Индия в принципе изменила свое отношение к Англии на диаметрально противоположное. Дружественные отношения сложно было установить, пока существовал барьер, разделяющий правителей и их подданных. Правитель вполне мог бы оказаться снобом, а его подданный боялся показаться лизоблюдом, чтобы его не обвинили в приверженности властям ради собственной выгоды. Отделение Индии от Англии весьма поспособствовало развитию настоящей дружбы между двумя этими странами.

Во многом благодаря мудрой и сдержанной тактике Ганди и Неру Англия стала самой популярной западной страной в Индии. Нельзя также забывать о проводимой последними вице-королями Маунтбеттенами умной политике отказа от дальнейшего властвования Британии в Индии и подготовки к новому порядку. Я не могу сказать, что теперь нельзя критиковать ту политику, которую Британия проводила в Индии в прошлом, но не стоит забывать о здоровом осознании того, что подобная критика — неважное убежище для укрытия от жизненных проблем страны в переходном периоде.

После моего возвращения в Бомбей в Индию прибыла советская научная делегация, которая должна была принять участие во Всеиндийском научном конгрессе, открывавшемся в Хайдерабаде. Очевидно, что одной из целью приезда русских была завуалированная пропаганда: индийцам хотели показать сливки советской науки. В целом команда делегации была подобрана хорошо, так как наряду с теми немногими, кто был заинтересован главным образом в политике, там было несколько ученых высокого ранга, которые к политике не имели никакого отношения, а помимо искреннего интереса к науке, обладали еще и прекрасными личностными качествами.

Во время путешествия мне предстояло жить в тех же гостиницах, что и русским. Я должен был с самого начала избрать какую-то определенную линию поведения. Я решил, и, по-моему, совершенно правильно, что любое проявление враждебности было бы ничем не оправдано и не способствовало бы созданию доброй славы Америки в Индии. Подойдя к группе членов делегации, я сказал: «Послушайте, нам предстоит провести вместе несколько недель, и я не хотел бы поставить в неловкое положение ни вас, ни себя. Давайте относиться друг к другу по-дружески и без стеснения беседовать о любых научных вопросах, не связанных ни с техникой, ни с политикой». Мое предложение было с готовностью принято, и за все время пребывания на конгрессе не один из истинных ученых, входивших в состав делегации, не поставил меня в неудобное положение чем-то, что могло бы выглядеть как пропаганда или попытка вытянуть из меня какую-то информацию.

Первоначально русская делегация полностью состояла из ученых. Безусловно, некоторые из них работали в области философии экономики, что, естественно, означало, что они должны были разделять общепринятые марксистские взгляды на эту науку. Остальные делегаты ничем не отличались от обычных ученых, которых можно встретить в любой стране, и, судя по всему, не слишком придерживались какой бы то ни было жесткой партийной линии относительно своих научных проблем.

В начале конференции побеседовать с русскими было совсем несложно. Впоследствии они набрали группу переводчиков и кого-то еще из Бомбейского консульства и из своего посольства в Дели. Эта группа была действительно вполне соизмерима с самой делегацией и состояла из людей, которые произвели как на меня, так и на индийцев далеко не такое приятное впечатление, как сами ученые. Они скорее походили на полицейских, главной целью которых было пасти своих подчиненных, не подпускать их слишком близко к европейцам или американцам во избежание их возможного прозападного влияния и следить за тем, чтобы они не сказали или не услышали чего-либо, что может повредить их правительству.

Ученые, которые свободно беседовали со мной на неплохом английском, под опекой этих фильтров были вынуждены говорить почти исключительно на русском. В результате атмосфера конгресса в целом стала, не сказать, что враждебной, но явно менее свободной и дружелюбной. Всякий раз, когда кто-то из нас вступал в разговор с членом русской делегации, неподалеку на стул садился переводчик, который, если не переводил с русского на английский, то, по крайней мере, прислушивался к каждому сказанному по-английски слову. Время от времени стражи, видимо, давали своим подопечным сигнал о том, что дальнейшая беседа выходит за пределы дозволенного.

Таким образом, русские были склонны держаться поближе друг к другу: они обедали вместе и редко вступали в беседу как с иностранными делегатами, так и с теми индийцами, которые явно не входили в организованную группу поклонников просоветского влияния. Я пишу здесь о том, что я видел, хотя мне сказали, что ближе к концу конференции русские все-таки сумели завязать с несколькими учеными независимые контакты общего характера.