Я люблю… тебя! - [91]

— Ты что, плачешь? — Мэтью ткнул меня в щеку шершавым пальцем. — Ты плачешь. Перестань, пожалуйста!

— Не могу, — пробормотала я полным ртом, не вытирая струившихся слез. — Просто не знаю, почему я плачу.

— Прекрасно, теперь у нас еще и ПМС до кучи.

— Это не ПМС. — Я слабо засмеялась в знак того, что оценила шутку, но смешок перешел в жалкое придушенное рыдание. — Чтоб ты знал, мне до месячных еще…

— Двадцать четвертое правило инструкции по дружбе натуралов с голубыми: твои «ежемесячные» не обсуждаются. — Мэтью крепко меня обнял, а Эмили присела на корточки у моих ног, держа открытый пакет с чипсами. Я чувствовала себя лошадью перед торбой с вредным лакомством. — Перескажи нам в точности все его слова. И свои тоже.

— У меня было мало шансов вообще что-то вставить. — Прокушенная губа снова заболела от соленых чипсов. Я радовалась этой боли. — Сказала, что хочу с ним поговорить, когда прилечу, а он заявил, что не хочет, поскольку в четверг улетает в Лос-Анджелес и может там задержаться.

— Рейч, вот это погано. — Мэтью снова меня обнял. — Когда?

— Сказал только, что в четверг его в Лондоне не будет, — пробормотала я. — Уезжает на некоторое время.

— Значит, надо лететь домой сегодня, — заключила Эм, подняв глаза на Мэтью. — Правильно? И мы попадем домой прежде, чем он уедет.

— Что ж, план не хуже других, — согласился он. — Почему бы и нет, черт возьми? Я позвоню Джереми, узнаю, может ли он поменять нам билеты.

Я сидела на скамье и жевала чипсы, а Мэтью расхаживал по тропинке, пытаясь дозвониться до Джереми. Тот никогда не ложится спать около полуночи. Я даже не уверена, спит ли он вообще.

— Все будет в порядке, — обещала Эм, утащив у меня ломтик чипсов.

«Не будет, если стянешь у меня еще кусок», — подумала я, однако кивнула и улыбнулась своей потрясающей подруге. И затолкала новую горсть картофельной вкусноты в рот, прежде чем Эм успела залезть в пакет.

Мы ждали почти час, пока Мэтью улаживал дела. В обычной обстановке я бы приняла участие — записывала, что и во сколько, и вообще совала бы всюду нос, — но на сей раз с удовольствием и облегчением сидела на скамейке, уплетая чипсы. Под «удовольствием» я имею в виду эмоциональную выпотрошенность и физическую усталость. Туристы появлялись, фотографировались перед нами и уходили, привлеченные песней сирен — магазином сувениров или, по моей неоднократной рекомендации, куриным сандвичем номер семь из «Вендис».

Когда Мэтью вернулся, очень довольный собой, Ниагарский водопад, видимо, устал от невнимания. Не успел Мэтью присесть на скамейку, как в небе над водяными струями с грохотом начался фейерверк, отдаваясь эхом, похожим на раскаты грома, и расцвечивая поверхность воды замечательными узорами.

— Боже мой! — Мэтью медленно опустился на скамью, не в силах оторвать глаз от многоцветного неба. — Вы только посмотрите!

Ну мы и посмотрели. Не меньше пятнадцати минут мы молча сидели перед морем огней, буйствовавших над Ниагарским водопадом, который оставался глух к охам и ахам вокруг нас. Эм положила пакет и чипсы и взяла за руки меня и Мэтью. Водопады красивы сами по себе, но для такой заядлой любительницы фейерверков, как я, зрелище стало кремом на торте. Строгие ценители назовут это украшательством и напомнят, что лилии, согласно Шекспиру, не белят и золото не золотят. И ошибутся. Тут и спорить не о чем. Салют над Ниагарой, завершенный список дел и двое лучших друзей — чего еще желать? Плюс мы сидели рядышком, как никогда тихие в отсутствие включенного телевизора. Словом, это был вечер памятных событий.

Я уже готова была снова расплакаться, когда услышала слева очень громкое мужское шмыганье носом. А справа — еще одно, совсем не мужское.

— Вы что, плачете? — спросила я, недоверчиво глядя на две пары щек, залитых слезами. — Оба?

— Это так красиво! — возопил Мэтью. — Я так счастлив…

— Знаю, — подхватила Эмили, вся в слезах. — Знаю, это всего лишь твой список дел, но теперь мне кажется, что мы все пережили важное для нас приключение, научились делить печали и радости друг друга…

Я понимала, о чем она говорит. Без Эмили и Мэтью я превратилась бы в заплаканную, жалкую неудачницу, скрывалась бы у матери. Или еще хуже — снова была бы с Саймоном. А теперь нам по силам все. Для меня нет ничего невозможного. Могу перекрасить волосы, начать бегать по утрам, сделать еще одну татуировку, отыскать другую школьную любовь, снова купить себе что-нибудь неприлично дорогое и эгоистичное, могу опять написать Саймону письмо, объяснив, какой он м…к, могу прыгать с тарзанок, нарушать закон, ездить в неизведанные страны и приглашать на семейные торжества вроде отцовской свадьбы человека, рядом с которым у меня всегда прекрасное настроение, потому что он мой лучший приятель. Смысл списка не в том, чтобы просто повычеркивать пункты и забыть о них, а в том, чтобы чему-то научиться. Самое важное я усвоила — мне все по плечу. Может, разобраться в чувствах к Дэну — еще один урок для меня. Чертовски жестокий, но все-таки. Я как-нибудь переживу, потому что знаю: я и это могу.

Когда фейерверк и чипсы закончились, мы нехотя встали со скамейки и побрели к машине, с болью в сердце покидая водопады. Я по-прежнему пребывала на седьмом небе от восторга и смертельно боялась утратить это ощущение. Джереми добыл нам места на самолет, вылетающий из Торонто рано утром, значит, в Лондоне мы будем в десять утра, на двенадцать часов раньше запланированного. Я надеялась, этого будет достаточно. Дорога обратно в гостиницу прошла значительно спокойнее, чем к водопаду, поскольку Эмили похрапывала на заднем сиденье, а не кричала «дорожные приключения», при каждой возможности сигналя водителям грузовиков, чтобы они погудели в ответ. Мне даже чего-то не хватало. Молча глядя в окно, я чувствовала, как во мне пробуждается странный оптимизм. Да, я призналась мужчине в любви, по крайней мере попыталась, он не ответил мне тем же, но я хотя бы что-то сделала. Я не сидела, пассивно надеясь, что все пойдет на лад само собой, потому что усвоила: ничегонеделание — верный путь к тому, чтобы ничего не случилось.