Я люблю Париж - [50]

— Ясно, — дипломатично ответил он.

— А ты? — спросила я, уставившись на пуговицы на его рубашке. — Ты хочешь?

— Когда-то хотел, — неторопливо проговорил он.

Я знала, что он говорил с той же скрупулезностью, с какой подбирала слова и я. И легче мне от этого не стало. — Но больше не думаю, и все это как бы списалось со счетов. Я бы сказал, что спокойно прожил бы без этого.

Мои руки, обнимавшие его за пояс, ослабели и упали на стену за ним.

— Ясно, — сказала я, надеясь, что обойдется без слез. Я же не плакса. Сколь странно было слышать от него такие слова, столь же удивительной была моя реакция на них. Списалось со счетов? Он спокойно прожил бы без этого? А может, и без меня тоже?

— Ты не расстроена? — спросил он у моей макушки. — Ты же вроде не хочешь переезжать и все такое; я решил, что ты и о таких вещах тоже не думаешь.

— Хм, — протянула я, надеясь, что это звучало не утвердительно. Что за черт? Я же женщина, и, конечно, я думаю «о таких вещах». Может, не двадцать четыре часа в сутки, но разве это не естественно, что «эти вещи» приходят мне на ум? Что я сидела в бесподобном парижском саду и мечтала о том, как прекрасно буду выглядеть в своем свадебном платье а-ля «Забавная мордашка», а Луиза и Дженни оденутся в ужасные наряды канареечно-желтого цвета?

— Вот положительный момент в том, что мы приехали сюда, — оживился он. — Я наконец понял, что давил на тебя с переездом ко мне, и хочу, чтобы ты знала: я готов ждать сколько нужно. Это все слишком быстро, ты права. С такими вещами торопиться не стоит.

Я прижала пальцы к холодному камню с такой силой, что ощутила дрожь в плечах. И мои руки тоже задрожали.

— Ты замерзла? — спросил Алекс, приближая свое лицо к моему.

Я быстро отвернулась, стараясь выдать утирание слезы за зевок.

— И устала.

— Давай возвращаться. — Он взял мою руку в свои ладони и сжал ее. — Возьмем такси, мы ведь забрались далеко от гостиницы, и я знаю: вне зависимости от того, день рождения у меня или нет, ты надерешь мне задницу, если эти туфли сломаются.

Когда он хотел сказать: что-то не так, — то делал вид, что ничего не происходит. Я мирилась с этим и держала голову высоко поднятой. А еще я пообещала себе, что ничего не скажу, но не стала обещать, что не буду об этом думать. «Когда-то» он хотел жениться и иметь детей. Не стоило большого труда понять, когда было это «когда-то». Он хотел жениться и иметь детей с Солен. Но не со мной.

— Алекс, — начала я, когда мы переходили улицу, направляясь к такси. — Я много думала о переезде.

— Энджел, все в порядке. Rue Amelot, s’il vous plait[55], — сказал он таксисту. — Я уже говорил, что слишком давлю на тебя. Считай, мы проехали тему с переездом; прошу тебя, не волнуйся, тебе больше не придется думать, что ты меня огорчаешь. Я тебя понимаю.

— Но я, наоборот, думала, что готова переехать, — сказала я, забираясь на заднее сиденье. Тон моего голоса не убедил даже меня. Как я могла убедить кого-то другого?

— Да? — Он говорил еще менее уверенно. — Давай поговорим об этом, как вернемся в Нью-Йорк. Не сегодня.

В гостиницу мы возвращались молча. Алекс смотрел из окна, прижав одну руку к виску и упираясь лбом в стекло, а я — на его затылок, пытаясь понять, в какой момент этот вечер пошел наперекосяк. Значит, больше он не хотел съезжаться со мной? Не хотел жениться и заводить детей? Я глубоко вздохнула. Я делаю из мухи слона. Точно. Я была пьяна, я устала, я издергалась. Вовсе я не собираюсь съезжаться с Алексом, выходить замуж и заводить детей.

— Приехали, — наконец сказал он, хлопая меня по плечу. — Ты не спишь?

— Хм-м, нет. — Я открыла дверь машины и ступила на обочину, едва не попав под колеса проносившегося мимо скутериста. Ездок посигналил и изрыгнул какое-то французское ругательство, а я прижалась к двери и теперь, окончательно протрезвев, стала внимательнее смотреть по сторонам.

— Эй! — Алекс подхватил меня за талию, когда скутерист уехал, оставив меня в шоке стоять посреди дороги. — Хочешь, чтобы тебя сбили? Пошли.

Я позволила ему обнять меня, и мы тихо прошли в холл, снова обезаленевший. Алекс что-то говорил о выступлении в субботу вечером, о том, во сколько нам надо уезжать на воскресный фестиваль и как он боится перелета. Я кивала, но безучастно, так, словно смотрела на себя со стороны.

Войдя в номер, я надолго ушла в ванную: тщательно стерла остатки грима вопреки обычаю не смывать всю тушь до конца, оставляя «на потом», чистила зубы в течение полных трех минут. Справив нужду второй раз, я не находила повода задерживаться там дольше. Боже, неужели я тяну время, не желая ложиться с Алексом в постель? Вернувшись в комнату, я обнаружила, что он уже лег, потушив весь свет, кроме лампы на прикроватном столике. Я подошла к кровати и скользнула под простыню, заняв свою обычную позицию: положила руку ему на живот, а голову — на ключицу. В этой нелепой тишине мы пролежали несколько минут, его рука гладила мою, а я задумчиво трепала рукав его футболки. Это что-то новое. Не только то, что он лег в футболке, но и то, что я не пыталась ее с него стащить. Спустя еще пару минут я перекатилась и выключила свет. Часы на столике показывали половину второго ночи. Я не спала двенадцать часов — неудивительно, что я так вымоталась.