Я из тех, кто вернулся - [21]

Матиевский покачал пальцем:

– Ну-у, и-и?..

– Чего, ну и?..

– Соглашение состоялось? Будем прощаться с уезжающим дембелем? Присядем на дорожку? А-а-а?

– Ах, ты, гад, – вскипел Богунов, – чтобы я продался…

– Тише, – поморщился Шульгин. – Не время трепаться. Поднимайте людей. Выступаем. Пять минут на сборы.

– Всем оправиться, подготовиться к выходу, – крикнул Богунов группе, и колючий дымок перехваченной у Матиевского сигареты толчками взвился из открытого рта. – И все за собой собрать, орлы. После себя ничего не оставлять, особенно боеприпасы. А то попадаются всякие раззявы, теряющие магазины с патронами и даже гранаты.

Мимо них к камням полевого сортира пробежал Осенев, сосредоточенно сжимая в руках громоздкий пулемет.

– Правильно, Осенев, – подмигнул ему Богунов, – в Афганистане даже в сортире нужно держать палец на спусковом крючке. А то некоторые салабоны расслабляются, теряют бдительность.

Неулыбчивый Осенев посмотрел на сержанта с укором.

Богунов поежился.

– Железный парень…

Осенев зашел за камни. Через некоторое время до Шульгина донесся неясный шум из-за камней, приглушенное ворчание и гневные сдавленные крики. Еще через минуту из-за камней выкатилась глыбообразная туша Касымова с вцепившимся в него маленьким Осеневым.

– Нет, ты пойдешь! Пойдешь сам и поднимешь… – упрямо твердил посиневший от напряжения Осенев.

Он сжимал Касымова за узкий ворот бушлата, и гигантский Касымов тщетно пытался оторвать сдавившие шею осеневские пальцы.

– Пошел ты-ы, – сдавленно хрипел Касымов, двигая воловьими плечами и шагая на Осенева, словно надеясь раздавить его тяжелой своей поступью, – са-ам лезь… Касымов тебе не ма-алчик. Лучше отстань, по-хор-рошему говорю…

Однако Осенев висел на нем камнем, и глухо лязгали пулеметы, слетевшие с плеч и встрявшие между разгоряченными телами.

– Что такое? Не по-онял… – вскипел Богунов, пружиной оторвавшийся от земли.

Так же пружинисто вскочил за ним удивленный Шульгин. Поднялись с мест другие солдаты.

Касымов, заметивший это всеобщее движение, дико взревел и лягнул Осенева кованым каблуком так, что тот закусил побелевшие губы. Оторвалось от земли щуплое тело Осенева, опрокинулось на жесткую щетину прошлогодней травы. Осенев пролетел несколько метров, но тут же вскочил и молча пошел на Касымова, оставив на земле врывшийся стволом в песок пулемет.

– Сам пойдешь и поднимешь, – упрямо шептал он, выставив перед собой маленькие расцарапанные кулачки.

Разъяренный Касымов пробормотал что-то нечленораздельное на родном языке, давясь хриплыми гортанными звуками. Он ударил подходящего Осенева ногой с разворота тяжелым тупым движением, словно стряхивал с ноги застрявшее ведро.

Осенев опять отлетел на несколько шагов, но беззвучно поднялся, закусил окровавленные губы и так же непреклонно пошел на озверевшего Касымова, сплевывая кровью и медленно выговаривая:

– По-ойдешь и поды-ымешь…

– Да вы, что, совсем охренели? – вскричал подбежавший Богунов. – Сортир, что ли, не поделили, ненормальные…

– Он знает, что мы не поделили, – кивнул головой в сторону узбека Осенев. – И он сейчас сделает, как я сказал.

Осенев опять сделал решительное движение по направлению к Касымову, но Богунов уже придерживал его за плечи:

– Погоди-ка, Осень, дай мне лично с этим держимордой разобраться. Что он должен сделать?

– Он должен поднять выброшенные мины, – тихо сказал Осенев, вытирая кровь с разодранной щеки. – Он выбросил полученные мины со склона высоты. Облегчился, так сказать…

– Ах, ты-ы-ы… гад такой, – передернулся Богунов. – Облегчил свою задницу, зараза. Решил подарить душкам толовые заряды, чтобы на них подлетали наши бээмпэшки с ребятами? Вот шку-у-ура!.. – Он развернулся к взвинченному, напряженному Касымову, прижатому к камням подходящими со всех сторон солдатами. – Знает, гад, что за нами по пятам духи ходят, все наши окопы обшаривают, знает, что эти мины в их руки попадут, душара…

– Лучше не подходи-и… – взревел с каким-то неожиданным остервенением сгорбившийся Касымов. – Сознательный больна, да-а-а… Все сознательные больна, да-а-а… Во-он, капитана Шкловский тоже сознательный, а свою мину с обрыва бросил. Касымов видел, по-оняли…

Пулеметчик заметно дрожал в бессильной ярости.

– Капитана бросил… Ему ничего не скажут… Он начальник… А Касымов бросил, ему в морду плюют… А я не ишак совсем. Своего хватит. Больше всех Касымов всегда тащит.

– Вот что, шкура, – отрубил Богунов, – полезешь за своими минами и за миной капитана Шкловского. Немедленно полезешь. А Шкловскому мы эту мину поднесем на блюдечке. Лезь, мразь…

– А вот это видал? – выкинул перед собой сложенную кукишем пятерню дрожащий Касымов.

Губы у него лихорадочно плясали, в глазах плескалось мутью поднятое бешенство.

– Фанерой полетишь, – шагнул к Касымову разгоряченный сержант.

Касымов взревел, сорвал ремень тяжелого пулемета и вдруг легко кинул оружие на левую руку и правой заученно лязгнул затвором.

– Сам полетишь, с-сука, все-е полетите-е-е, все-е… – заорал он, бешено кося помутневшими глазами.

– Отста-авить, – раздался вдруг оглушающий возглас Шульгина. – Сержант Богунов, назад. Рядовой Осенев, в сторону.