Я из огненной деревни… - [153]

Я надеюсь, что группенфюрер СС Глобочник проведет эту работу как самую первоочередную в срединной России.

Г. Гиммлер

Оберштурмбанфюрер СС»[109]

То, что раньше и совсем недавно выглядело зловеще, все больше превращается в суетню разъяренных и перепуганных крыс, которых вот-вот настигнет расплата. Все меньше у фашистских карателей возможности мстить населению оккупированных земель. Тем более — думать об «окончательном урегулировании».

И тем не менее они продолжают реализовать тот первоначальный план «Ост». Рушатся военные стратегические и тактические планы, надежды на победу в войне, на скорое мировое господство, на тысячелетний «третий рейх», а они вон как стараются убить… ну, хотя бы одного еще ребенка — русского, белорусского, украинского, польского…

Что тут — автоматизм некоего бездумного, жуткого механизма?

Нет, не только.

В каких-то штабах и в чьих-то мозгах все это имело вполне «рациональный» смысл, служило плану еще более глобальному.

Пангерманизм, — а гитлеризм, нацизм можно рассматривать как особенно зловещий этап в развитии и притязаниях давнего пангерманизма, — всегда исповедовал следующее: даже проигрывая войну, нанести как можно больший ущерб сопредельным странам, народам. Особенно — их «биологическому потенциалу». Чтобы в «следующий раз» их было меньше, а немцев больше..

Один из пангерманистов, Клаус Вагнер, еще в 1906 году в своей книге «Война» проповедовал:

«Давайте смело организуем массовое насильственное переселение европейских народов. Потомство нам будет благодарно. Необходимо будет прибегнуть к мерам принуждения. Эти народы надо загнать в резервации, где мы будем держать их изолированными, с тем, чтобы мы могли получить пространство, необходимое для нашей экспансии»[110].

Голос, интонации, фразеология — вполне розенберговские…

Или вот еще — из выступления другого пангерманиста, Генриха Класса, вещавшего в 1913 году:

«Мы должны закрыть наши сердца для жалости…

…Малые страны, вроде Голландии и Бельгии, утратили свое право на существование…

Мы должны проводить агрессивную политику. Франция должна быть сокрушена раз и навсегда. Да будет война для нас священна. Мы должны приветствовать ее как врачевателя нашей души…

Мы ожидаем фюрера! Терпение, терпение, он появится»[111].

А в 1943 году — уже от имени того терпеливо ожидаемого фюрера — фельдмаршал фон Рунштедт учил слушателей Берлинской военной академии:

«Уничтожение соседних народов и их богатств совершенно необходимо для нашей победы. Одна из серьезных ошибок 1916 года состояла в том, что мы пощадили жизнь гражданского населения враждебных стран, ибо необходимо, чтобы немцы всегда по крайней мере вдвое превосходили по численности народы сопредельных стран. Поэтому мы обязаны уничтожить по крайней мере треть их обитателей…»[112].

А потому, даже проиграв фактически войну, они еще убивали — женщин, детей… Еще хотя бы одного русского, белорусского, украинского, польского ребенка… И автоматизм в этом — кошмарный автоматизм фашистской машины уничтожения. В каждом отдельном случае. А в целом — снова план, снова расчет на отдаленное будущее.

И когда власть их жестокости, сумасшествия сузилась до собственно немецкой территории, тот самый «план» их повернулся уже против немецкого населения. Не убивать, не вешать, не топить и не жечь они не могут — это их форма существования. И не только мысли о том, чтобы спастись или чтобы протянуть еще месяц, неделю, час, а вот эта их природа убийц проявлялась в том, что и Германию они готовы были, хотели и старались превратить «в зону пустыни». Других земель для такой «работы» у них уже не осталось.

«Фюрер немецкого народа», издыхая, так отблагодарил Германию:

«Если война будет проиграна, пусть погибнет и немецкий народ. Такая судьба неотвратима. Нечего задумываться над основами самого примитивного прозябания. Наоборот, лучше самим уничтожить эти основы, к тому же своими собственными руками. Народ оказался слабым, будущее принадлежит более сильному восточному народу. Кроме того, те, что останутся после воины, представляют незначительную ценность, все лучшие погибли»[113].

И приказал — последний раз бешеный укусил — затопить водами Шпрее тысячи немецких женщин, детей, что спасались в берлинском метро…

И это был для фашизма вполне логический конец, результат. «Фюреры» клялись интересами немецкого населения, и все, что делали, все зверства свои клали на «алтарь» все тех же «интересов немца». Потому что его руками все и делали. Однако не вытянул он их кровавую колесницу из той пропасти, в которой они очутились. — Не получилось всемирного господства «новой касты». Тогда — пристрелить и его, немца, убить и немецкий народ — как загнанного коня убивают. Не нужен. Отомстить и ему за то, что они, «фюреры», издохнут, а немецкий народ останется жить. Геббельс так верещал перед самым концом:

«Немецкий народ заслужил участь, которая теперь его ожидает… Но не предавайтесь иллюзиям: я никого не принуждал быть моим сотрудником, так же, как мы не принуждали немецкий народ… Теперь вам перережут глотки… Но если нам суждено уйти, то пусть тогда весь мир содрогнется»