Я - истребитель - [5]

А в самой эскадрилье, состоявшей из трех отрядов, прочно занимал первое место наш отряд. Это в немалой мере было заслугой командира отряда Павла Рычагова.

Рычагов в моей памяти остался одним из лучших летчиков-истребителей, каких я знал за свою долгую летную жизнь. Став командиром отряда, он не мог быть просто командиром отряда - он должен был быть лучшим командиром отряда. А для этого авиационный отряд следовало вывести в лучшие. И Рычагов этого добился.

Мы первыми в эскадрилье приступали ко всем новым программам, первыми освоили ночные полеты. А летать ночью в ту пору было очень сложно. Приборов на самолете по нынешним временам, можно считать, вообще не было. Скорость, высота, горючее, масло, еще два-три показателя- вот и все, что давали летчику циферблаты да манометры. Средств связи - никаких. Не случайно, очевидно, основным прибором на истребителе считались глаза летчика.

Первая проблема, с которой нам пришлось столкнуться в ночных полетах, отсутствие навыков ночной ориентации. Очертания знакомых ориентиров ночью пропадали. Только по скоплению электрических огней, по отблескам реки в лунную ночь летчики могли представить себе свое положение в пространстве. Полет на малой высоте над железнодорожным полотном, другие столь же надежные дневные способы привязаться к ориентиру ночью совершенно исключались. А о том, чтобы сесть где-нибудь на дороге или в поле, как это в крайнем случае всегда можно было сделать днем, и вовсе думать не приходилось. Поэтому поначалу мы совершали ночные полеты над аэродромом и городом, отрабатывая навыки ночной ориентировки.

Посадочная полоса почти не освещалась, фонарями "летучая мышь" выкладывались лишь специальные знаки - вот и все светооборудование. Надо сказать, ночные полеты настолько долго оставались непростым делом, что до самой войны и даже в процессе войны так и не стали массовыми или во всяком случае настолько привычными, чтобы о них говорить столь же обыденно, как о полетах дневных Не случайно на фронте даже термин такой появился - "ночники". Если летчик-истребитель летал ночью, можно было о уверенностью говорить, что это - летчик экстра-класса.

В отряде у нас, не считая командира, было девять человек: Артемьев, Доброскокин, Бахрушин, Ларионов, Пономарев, Смирнов, Шаповалов, Шмельков и я три звена. Ночные полеты отряд освоил первым, и первым в отряде ночью вылетел, конечно, наш командир. Рычагов всегда все выполнял первым, а уж затем передавал проверенное и наученное им своим подчиненным. Может быть, только поэтому многие заурядные летчики, которым пришлось служить с Павлом Рычаговым, впоследствии становились незаурядными мастерами и пилотажа, и воздушного боя.

Однажды зимой кто-то из наших ребят неуклюже приземлился и свалил всю вину на лыжи: на них, мол, приземляться непривычно и неудобно - никак точно не рассчитаешь... Павел швырнул на полосу перчатку и тут же вскочил в самолет. Сделав круг, он приземлился, да так, что лыжами припечатал ту перчатку в снег. Аргумент был слишком убедительным, чтобы кому-нибудь еще захотелось свалить на лыжи собственную нерасчетливость, неумение.

Боевое честолюбие нашего командира держать за отрядом только первое место было вполне понятно. Это было свойством натуры Павла Рычагова. Он заставлял нас одолевать соперников и в футболе и в волейболе и создал даже маленький самодеятельный оркестр, когда началась полоса всяких конкурсов самодеятельности. Я думаю, наш комбриг с большой симпатией относился к Рычагову, хотя судить об этом очень трудно: Астахов повода к подобным заключениям не давал. Наверное, должно было произойти событие разве что международного масштаба, чтобы гнев комбрига пал на наш отряд. И такое событие, можно считать, произошло.

Не помню уже, по какому случаю, но в тридцать четвертом году в Киев прилетел тогдашний французский министр авиации Пьер Кот. Приняли его, как и положено принимать государственного деятеля подобного ранга, и с той свободой от излишних церемониалов, которую допускает полуофициальный гостевой визит. Полуофициальным визит был, как мне кажется, потому, что прибыл министр на легком полуспортивном моноплане, вдвоем с пилотом, без всяких сопровождающих лиц. Судя по всему, пребывание гостя в столице Украины проходило успешно: в один из дней мы даже получили приказ провести показательный пилотаж, что не так уж часто бывало. И мы, конечно, постарались не ударить в грязь лицом, потому что министр авиации, как нам казалось, должен был понимать, что к чему.

Когда визит подошел к концу, наша эскадрилья получила приказ выделить звено для почетного сопровождения гостя. Приказ был передан в отряд Рычагова, и Рычагов приказал мне лететь на сопровождение ведущим, а Алексею Шаповалову и Леониду Доброскокину - ведомыми.

И вот за несколько минут до того, как самолетик Пьера Кота поднялся в воздух, мы взлетели. Гость тоже взлетел - с курсом на восток, а потом развернулся в противоположную сторону и взял курс на Польшу.

Министра мы приветствовали своим маленьким клином из трех самолетов, едва он оторвался от земли. Шли, ни на метр не нарушив расстояния между машинами слетанность была нашей гордостью. На тренировках, например, мы натягивали веревку с флажками между тремя истребителями и так, держа веревку в натяжении, взлетали. Красота!.. В общем, приветствие в воздухе должно было произвести неплохое впечатление. После этого торжественного акта нам следовало поплотнее пристроиться к гостю, ибо он уходил на запад почти на бреющем, а мы были на высоте не менее тысячи метров. Я как ведущий приступил к маневру и вдруг заметил, скорее даже почувствовал, что французский министр коварно (почти незаметно!) увеличивает скорость. Мы соответственно тоже стали прибавлять потихоньку. Может, он нашу бдительность проверяет? А может, пошутить хочет, а может, и не хочет шутить - просто его пилот газует вовсю, ни о чем не думая? Но, решил я, не собирается же гость всерьез попытаться удрать от истребителя.