– Джордан, может быть, тебе лучше не приезжать самому?
– Лучше для кого: для тебя? – спросил он презрительно, вновь ощутив приступ всепоглощающего гнева, из-за того что она отвергает его.
– Для всех. У нас с Мелани семья. В нашей жизни для тебя нет места.
– Нет места… – Все внутри него как будто стянуло узлом от боли, когда он понял, что она всерьез решила не впускать его в свою жизнь. – Теперь послушай меня, Джини Джекс, – заговорил он как-то странно, это было так непохоже на его манеру говорить. – Ты все еще носишь эту фамилию, независимо от того, нравится она тебе или нет. Я возвращаюсь в твою жизнь, даже если ты этого не хочешь. Ты скрывала от меня мою дочь. Тринадцать лет ты жила, как считала нужным. Теперь будет так, как сочту нужным я!
Он бросил трубку на рычаг, прежде чем она успела сказать что-нибудь, способное оттолкнуть его. Он был в замешательстве. Значит, она не хочет, чтобы он вторгался в ту уютную жизнь, которую она построила для себя. Это чувство причиняло боль. Но, вспомнив, какой он ведет образ жизни, Джордан не мог винить ее. Как бы он ездил на гастроли вместе с Джини и Мелани? Неужели ему пришлось бы оставить музыку? Сказать всем, кто работает вместе с ним, что они больше не нужны? Музыка – его жизнь, его душа. Но Джини и их дочь – тоже. У него нет ни малейшего представления о том, как выйти из этого положения. Единственное, в чем он уверен: пустота, которую он ощущал все эти годы, считая, что Джини больше нет, исчезла теперь, когда он узнал, что она жива, что у них дочь.
Джордан решил сделать все, чтобы вернуть жену.
Было уже два часа ночи, когда лимузин Джордана бесшумно затормозил под кронами черных деревьев перед домом Джини. Влажный ветерок шевелил листья, и они шелестели, как сухая бумага. Далеко на горизонте молния осветила черное небо, прогремел гром. Мелани по дороге заснула, прислонившись к плечу отца так естественно, как будто они знали друг друга всю жизнь, а не несколько часов.
Увидев ярко освещенный дом, приютившийся среди деревьев, Джордан почувствовал, что в нем опять вспыхнула твердая решимость. Было такое впечатление, что, ожидая его, Джини зажгла свет во всех комнатах. Взгляд его опять вернулся к девочке. Ему очень не хотелось будить ее, но он все же легонько пошевелил локтем, и Мелани повернулась в его руках, ее ресницы задрожали и распахнулись.
При виде Джордана она сонно улыбнулась.
– Так ты мне не снишься? – пробормотала она.
Он с удовольствием отметил, что она не попыталась убрать голову с его плеча.
– Нет, я тебе не снюсь, – как можно мягче ответил он.
– А кажешься сном.
– Это ненадолго, – бросил он, помогая ей выбраться из машины и за руку ведя ее по дорожке к дому.
Он сразу же заметил и траву по колено, и облупленные стены, и оторванную сетку от комаров на окнах и дверях. Вот тот рай, из которого Джини хотела его изгнать.
– Осторожно, – предупредила Мелани, – третья ступенька сгнила. Мы обычно ходим через кухню.
Мелани достала ключ и отперла парадную дверь.
– Ты приехал, чтобы помочь мне объясниться с мамой, помнишь?
– Ну, конечно.
Она провела его за собой в уютную гостиную. Джордан стоял посередине комнаты, заполняя ее самим своим присутствием. Несмотря на простоту обстановки, здесь было удобно и уютно, можно было забраться с ногами на диван, не боясь что-то испортить. Этой теплоты и прелести недоставало его роскошному особняку в Малибу и тем великолепным апартаментам в гостиницах, к которым он привык.
Его взгляд остановился на мягкой кушетке, которую Джини раскопала в маленьком магазинчике за Галверстоном всего за двадцать пять долларов и заново обтянула, использовав для этого два связанных ею на спицах вишневых пледа. На полочках стояли плетеные корзиночки, пышные комнатные цветы свешивались из вазонов, а венские стулья были расписаны вручную. Все предметы в комнате казались потерявшимися детьми, которых Джини подобрала в магазинах подержанных вещей и на дешевых распродажах, привела в порядок, и теперь они стали одной семьей. На стене висело множество фотографий Мелани. Страшная серая кошка (без сомнения, любимица девочки) сидела на подоконнике, глазами-щелочками рассматривала чужака и сердито била хвостом. Джордан понял, что целую вечность не был в настоящем доме.
Неожиданно почувствовав себя не в своей тарелке, он принялся поправлять галстук, но проклятый ошейник стянул шею еще туже. Ему не часто приходилось надевать костюм, и тело сейчас было как в клетке, скованное тесным воротником на шее и жесткими манжетами на запястьях. Из-за непривычно большого количества одежды Джордану стало жарко, точно он в сауне. Опущенные вниз руки в нетерпении сжались в кулаки.
В этот момент он увидел Джини.
Точно статуя, она замерла в тени дверного проема. На ней был легкий ярко-алый развевающийся пеньюар, его подарила Люси, когда Джини почувствовала себя настолько хорошо, что ей надоела больничная одежда. Несмотря на все старания отговорить Джордана от визита, она принарядилась, это была попытка очаровать его, он сразу понял. Ей хотелось быть красивой для него.
– Привет, мам! – возбужденно воскликнула Мелани. – Ты выглядишь сегодня красавицей.
