Я иду тебя искать - [6]

Итак, он сидел в спальне, в этот момент Женя и подсуетилась. Она ведь ничего о зубе не знала. Гриша постеснялся ей рассказать. Когда пропажа обнаружилась, Гриша тоненько взвыл, а мы переглянулись. Общее мнение: с этой девицей хлопот не оберешься. Уже были звоночки. Этот — не первый. Я имею в виду первых мужей, детей и ее столь экстравагантное и вместе с тем своевременное появление в нашей жизни.

Гриша бросился во двор искать свой зуб. Ольга побежала за ним. Стоя на балконе, мы наблюдали, как они ползают в палисаднике, роясь в сухой земле, перебирая щепочки и заглядывая в пустые пивные бутылки. Наконец Гриша треснулся башкой о железное ограждение, и поиски безуспешно завершились. Гриша вернулся в квартиру, улыбаясь нам застенчивой щербатой улыбкой. Увидев его, Алена сплюнула и ушла курить на кухню.

Событие второе: мы познакомились с Жениным папой. Не знаю, зачем она его притащила. Выяснилось, что с покойным он знаком не был. Однако папа пригодился для заполнения брешей. Народу пришло на удивление мало. Бабушки из соседних подъездов, два двоюродных брата с женами, ну, мы, разумеется… Ожидать паломничества тут, конечно, не приходилось. Не тот был человек. Круг друзей налицо, а круга общения у Него не было. Но вот что странно: не было ни одного человека с работы. Ни одного! Почему?!! Нет, так не бывает. Я понимаю, близких связей Он там не завел. Но все же… Такой известный ученый. Пользовался огромным авторитетом среди коллег. Написал чертову прорву научных трудов. Защитился. Может, не один раз. Сделал массу открытий. К сорока годам наплодил аспирантов. Нарисовал не один десяток очень важных формул. И — ни-ко-го. Ни последователей, ни соратников, ни учеников, ни почитателей таланта. Странно. Может, до кафедры еще не дошло печальное известие? Может, мы в агонии последних двух дней, понадеявшись друг на друга, просто забыли им сообщить?

Между тем наши девушки в ожидании большого наплыва посетителей наготовили гору еды и притащили от соседей дополнительную посуду. Тут-то папа и оказал нам свою неоценимую помощь.

Этот папа оказался румяным дородным господином при бабочке. Он обильно плакал, утираясь носовым платком в крупную клетку, делал губами дрожание и производил звук типа «тпрррр». На кладбище он широким изящным жестом положил на гроб пунцовую розу, глубоко вдохнул и запел приятным лирическим баритоном. Мы переглянулись. Не успели мы переварить балет, а тут опера на подходе. Между тем папа пел задумчивую песню о том, что «если друг оказался вдруг», это очень хорошо и надо обязательно устроить ему проверочные тесты с целью выяснения: настоящий это друг или так себе, самозваный гражданин с примесью фальшивого золота. В процессе пения папа привлек к себе Женю, по-отечески прижал к груди и нежно поглаживал рукой по голове, как бы сокрушаясь о ее несчастной судьбе. Выходило, что Женя в этой истории — пострадавшая сторона и что друг так-таки оказался самозванцем, предал ее в самый неподходящий момент: оставил с чужим ребенком на руках в сумеречном настоящем и со своим на подходе в проекции далеко не светлого будущего. Женя прижималась румяной щекой к обширному папиному животу, обтянутому по периметру жилеткой в красную и зеленую клетку, и стреляла по сторонам острым глазом. Закончив пение, папа громко высморкался и предложил немедленно ехать домой, чтобы «как следует покушать за упокой».

Дома он сел во главе стола и принял на себя роль тамады. Стол вел умело, говорил пространно, иногда сбиваясь на воспоминания. Так мы узнали, что когда папа был на гастролях в Воронеже, то, возвращаясь с концерта в самом веселом расположении духа, перепутал двери и попал в номер к одной командированной… «Далее умолкаем, чтобы не смущать почтеннейшую публику». А на гастролях в Душанбе папа опоздал на концерт, потому что поклонники и — папа особенно на этом настаивал — поклонницы, собравшиеся на улице восторженной толпой, не давали ему пройти к зданию театра, хватали на руки, подкидывали вверх и издавали приветственные возгласы. «Далее умолкаем, дабы почтеннейшая публика не заподозрила нас в некоторых преувеличениях». В процессе рассказа папа резво жестикулировал, делал плавные артистические движения руками и иногда, особенно расчувствовавшись, подносил ко рту сложенные щепотью пальцы и легонько прикладывался к ним сочными губами. Как следует выпив, папа раскраснелся, завел какой-то анекдот, спохватился, помрачнел лицом и поднял тост «за здоровье дорогого покойника». Потом он спал на диване, вздрагивая всем телом, вскрикивая и оттопыривая мизинец на привольно откинутой в сторону мясистой руке.

Папа был бывший конферансье из Москонцерта. Я потому о нем так подробно рассказываю, что папа своим сочным искрометным выступлением на похоронах и бушующей термоядерной энергией как нельзя лучше характеризовал нашу Женю. Она была девушка не только с тяжелым прошлым, не только с обильно нашпигованной очень разными сортами начинки личной биографией, но и с отягощенной наследственностью. Если делать сравнения, то Женина биография напоминала кулебяку, какой ее стряпали когда-то, в художественной литературе позапрошлого века: раскатываем тесто, на один край кладем стерлядочку, на другой — капусточку с яичком, на третий — говядинку с лучком, на четвертый картошечку с грибочками, сверху еще слой теста, на один край нежное мяско перепелочки, на другой горсточку риса с тем же яичком, на третий — потрошков куриных, на четвертый — вязиги, ну и так далее. Есть все вместе. Кусать большим укусом. Женя рвала жизнь такими невероятными громадными кусками, что на ее крепких белых зубах похрустывали одновременно вещи, люди и явления, совершенно друг с другом несообразующиеся. Ее, очевидно, не смущало разнообразие вкусов, запахов и специй, мешавшихся в ее луженом желудке и всеядной душонке, как папу не смущало диковатое смешение жанров, которое он продемонстрировал на похоронах и поминках: от высокой трагедии до фарса, от мелодрамы до комедии абсурда.