Я иду тебя искать - [21]

В те дни — так сошлось — у Виктора открывались сразу две выставки. Одна — в маленькой галерейке на Солянке, другая — в Доме художника. На обе презентации мы были приглашены в полном составе. Впрочем, приглашены — не совсем то слово. Ольга последовательно обзвонила нас (причем Алене с Гришей и Наталье с Денисом звонила не сообща, семейным звонком, а каждому по отдельности), долго бубнила что-то в трубку об уязвимости настоящего таланта и о том, как важно говорить человеку добрые слова, пока он еще жив, и в конце в приказном порядке объявляла сбор у метро с целью коллективного осмотра шедевров Виктора. В процессе этой по форме невыносимо занудной, а по сути пламенной речи я несколько раз порывался прервать ее и спросить: а что, Виктор собирается умирать? Чтобы перед ним так раскланиваться? Судя по тому, как он выглядит, он будет жить вечно. Но Ольга не дала мне вставить ни слова. Высказав все, что наметила, она бросила короткое «Жду» и отключилась.

На следующий день мы встретились на Китай-городе. Ольга ждала нас с цветами в руках. То есть, я уточню: с цветами — значит не просто с цветами — два тюльпана, три розы, четыре лютика. С цветами — значит с букетами цветов. Множественное число. Она держала в руках семь (по числу живых душ) букетов омерзительно одинаковых желтых хризантем.

— Зачем это? — удивился Денис.

Ольга молча раздала нам по букету. Один оказался лишним. Женя не явилась.

— Подарите Виктору, — сказала Ольга. — Ему будет приятно. Сами-то вы никогда не догадаетесь.

К слову: Виктор сунул наши цветы в коробку из-под водки, валявшуюся в углу, и благополучно забыл о них. Водка предназначалась для угощения бомонда. Также подавались бутерброды с копченой колбасой и красной рыбой. Скромно, но достойно. Ольга сообщила нам, что бутерброды для двухсот приглашенных гостей всю ночь строгала сама. Открытие выставки прошло хорошо главным образом потому, что Виктор напился как свинья и пел матросские песни, танцуя посреди зала одновременно «Яблочко» и «Хаву Нагилу». Оказывается, в молодости он служил на флоте и проходил у личного и командного состава под кличкой Жидок, хотя таковым — это мы выяснили при ближайшем знакомстве с его генеалогией — не являлся. Не помню, говорил ли я: он был на одну половину уйгур, а на вторую — грек.

Домой, в мастерскую, мы тащили его втроем — я, Денис и Гриша. Ольга шла сзади со скорбным выражением лица и время от времени просила не ронять его в лужу, чтобы он ненароком не простудился. Гриша усиленно сопел. Денис злился. Я тащил просто так. Виктор смеялся громким бессмысленным смехом и норовил лягнуть кого-нибудь из нас пяткой. Ему это удалось. Он лягнул Дениса и угодил ему в коленный нерв. Денис вскрикнул и непроизвольно выпустил Виктора из рук. Ольга метнулась к нам и подставила под падающее тело руки. Виктор был спасен.

Дома Ольга молниеносно уложила его в постель, поставила на лоб холодный компресс, на пятки — горчичники, в рот влила горячий чай с лимоном, притащила из ванной ведро с водой, половую тряпку и принялась с остервенением мыть пол. Мы как придурки стояли в дверях, не зная, что делать: уходить? проходить? Указаний не поступало. Виктор громко храпел. Ольга враскорячку возила по полу тряпкой, бормоча себе под нос что-то про гигиену помещений и хозяйский глаз. Перед нами мелькал только ее бутылочный зад и чулки с ажурной резинкой на силиконе, которые она надела, видимо, для того, чтобы вместе с Виктором в уединении мастерской отпраздновать открытие выставки.

Открытие второй выставки прошло не так весело. Ольга была начеку, и Виктору напиться не удалось. Каждый из нас самостоятельно и без напоминаний принес букетик. В конце вечера Ольга тщательно завернула букетики в газету и утащила в мастерскую.

Кстати, к вопросу: такой вылизанной мастерской я не видел ни у одного художника. Впрочем, я мало видел художников. Так, бывал пару раз с друзьями в каких-то околохудожественных компаниях. И всегда — редкая грязюка. Я и сам-то не сильно хозяйствующий субъект, но грязь замечаю. Просто глаз такой — пристально-въедливый. У Виктора в мастерской не было — перечисляю по пунктам: 1) ни табачного запаха, 2) ни шлепков засохшей краски, прилипшей к стульям, столам и подоконникам, 3) ни прочего-прочего-прочего вроде задрызганных штор, чашек с чайными и кофейными окаменелостями на дне, мутных окон, немытых с позапозапрошлого года, грязного скомканного белья на односпальной жесткой кушетке. На длинном выскобленном добела столе стояли баночки с чистыми кистями, подобранными по ранжиру и размеру. Такими же ровными рядами, как сигары в сигарнице, лежали тюбики с краской, подобранные по радужному спектру. В полупустых тюбиках краска была сдавлена к колпачку, а кончики аккуратно завернуты, словно в них помещалась не краска, а зубная паста. Не исключено, что мое представление о мастерской художника по-дилетантски стереотипно и на самом деле эти мастерские ничем от обычных квартир не отличаются, но я вообще редко видел жилое помещение такой нечеловеческой чистоты. Наши девушки по достоинству оценивали вклад, внесенный Ольгой в бытоустройство Виктора. На собственные женские деньги она купила в это гнездо искусства холодильник, плиту, микроволновку, ярко-красный пластмассовый таз для стирки и раскладную сушилку для белья. И каждый день готовила Виктору свежий супчик, мотивируя это тем, что у него почти (понимаете — почти!) больной желудок. Виктор трескал супчики и малевал свои картинки. В основном портреты новых русских и их жен на заказ. Для души он рисовал то, что потом выставлял в Доме художника и галерейках. Они тоже продавались очень неплохо.