Я и ты - [4]

И вот все это вместе с детскими и отроческими годами и воспоминаниями уходило-уплывало черт-те куда. Это сейчас тот район обрел привлекательный вид: множество посольств, богатых коттеджей, полно зелени, а тогда он реально был окраиной, граничившей с деревней, если не ошибаюсь, Гладышево (сейчас на ее месте московский гольф-клуб, в открытии которого много лет спустя мне, как сотруднику Госкомспорта, довелось принимать участие в качестве куратора иностранных гостей). Кроме двух-трех готовых «красных» кирпичных пятиэтажек и китайского посольства, строительство которого завершалось, вокруг ничего не наблюдалось; пустырь, ни одного магазина, только пара каких-то лавок, ни школы, ни поликлиники, ничего.

Нынешнего участка Ломоносовского проспекта, того, что протянут мимо лесочка, скрывавшего ближнюю дачу Сталина, не существовало, на его месте зиял огромной глубокой дырой длиннющий овраг, его засыпали строительным и прочим промышленным мусором, наверное, года два, пока не появилась «подушка-основа» для дороги, еще год ее трамбовали. Мосфильмовскую улицу, по которой числился наш дом, продлили к нам лишь спустя несколько месяцев и пустили «придворный» троллейбус номер 34. «Придворный» – потому что его конечная остановка была напротив нашего дома, здесь он делал круг и отправлялся в обратный путь к Киевскому вокзалу; значительно позже, когда появился Ломоносовский проспект в его нынешнем виде, маршрут продлили к метро «Университет», а затем еще дальше.

Но это все потом, а пока ближайшая к нам остановка транспорта находилась примерно в километре на углу университетского парка и сегодняшнего Мичуринского проспекта. Не очень-то приятно было шлепать по осенней, чуть ли не по колено (стройка продолжалась), грязи или в крепкий мороз с пронизывающим насквозь ветром. Иногда пользовались троллейбусом номер семь, но высаживались еще дальше, на набережной у смотровой площадки. В заначке имелся еще один вариант, скорее прогулочный при хорошей погоде и без спешки: от площади Революции на двухэтажном автобусе номер 111 (курсировал тогда на линии лондонский собрат) доехать почти до главного входа в МГУ. В любом случае без еще одной пересадки не обойтись. Лишний раз никуда не выберешься. Особенно тяжело приходилось маме; мероприятия в Большом зале Политехнического музея заканчивались поздновато, а дорога домой занимала не менее часа. Зато снежной зимой благодать, прямо у подъезда стал на лыжи – и вперед! Никуда ехать специально не нужно. Нет дачи – перебьемся.

С новосельем мы оттягивали, пока не приобретем что-нибудь приличное из мебели и полностью не обставимся; хотелось чешскую или румынскую, но это была проблема из проблем, даже обыкновенные стулья. Объездив не раз едва ли не все мебельные магазины Москвы, я, наконец, набрел на Покровке на болгарский столовый гарнитур. Родные края выручили: Покровка ведь продолжение Маросейки, она называлась тогда – улица Чернышевского, но и моя имела иное наименование – Богдана Хмельницкого, а прежнее вернули в 1990 году. А потом и маме повезло: в мебельном на углу Петровки она наткнулась на прекрасную, бордового цвета широченную софу из Чехословакии. Как увидела – так плюхнулась на нее и не сходила с места, пока ей не выписали чек. Продавец мурыжил ее долго, видимо, рассчитывал на другого покупателя, от которого можно было поиметь парнос. Но мама не сдавалась, и лишь перед закрытием продавец смилостивился. Софа такая была единственной. Три подушки горизонтальные, три вертикальные, поперек запросто улягутся человека четыре, что и случалось после каких-нибудь празднеств… Она (как память о матери) сейчас благополучно бросила якорь на даче (построили уже вместе с Ольгой), оцените качество: софе за пятьдесят, а выглядит свежо и молодо!

– Ну, так ты надумал ехать с нами в Мисхор? – постоянно теребил меня Гена Скитович. – У нас уже билеты на руках.

Я не знал, что ответить. Мой товарищ, тоже Гена, но Урбанович, настойчиво звал в сентябре в Сочи. Но по какой-то причине у него отпуск сорвался, и вот я уже качу на верхней плацкарте пассажирского поезда в Симферополь. Если честно, на скорый и купе, а уж тем более на самолет, денег пожалел, решил сэкономить. Для молодого специалиста у меня была неплохая зарплата – сто тридцать рэ в месяц, но запросы-то какие. Хочется абонементом в лужниковский бассейн обзавестись, изредка в «Метрополь» с «Савоем» заглянуть или с девушкой в самое модное тогда в Москве кафе «Националь». С прелестной Саночкой как-то не сложилось, и теперь я ухаживал за ладненькой шатенкой Женей, жившей у Красных ворот. Не против был вместе с ней шашлычок отведать на углу Тверского бульвара и Пушкинской площади или крепкий «маячок» натуральным вкусным мороженым закусить, небрежно развалившись на высоких стульях на втором этаже коктейль-бара на улице Горького. Да много чего хотелось. Еще ведь любил в сад «Эрмитаж» или Баумана заглянуть на Эдди Рознера, Утесова или оркестр Орбеляна, опять с той же шатенкой. Я выделял для этих целей треть месячного должностного довольствия, что впритык покрывало мои желания. И то не всегда. Приходилось залезать в долги, благо на работе была Раечка с кассой взаимопомощи.