Я и ты - [22]

– То есть вы были бы настроены действовать именно так, коренным образом изменить и тактику, и стратегию?

– Иначе зачем ввязываться в драку, зачем приезжать?

– В ваше футбольное мировоззрение олимпийский турнир вписывается?

– Еще как! Сейчас на олимпийском турнире мы фактически наблюдаем будущее мирового футбола. Большинство игроков точно отправится к вам, в Россию. А Олимпиада-2016 – это уже трамплин в Кувейт-2022 и далее. Очень хорошая цепочка выстраивается, она не позволяет остаться незамеченными настоящим талантам. Халка я вам назвал, а какие красавцы эти мальчики Неймар и Оскар, им по девятнадцать, но уже в составе «Сантоса» играют! Олимпийские турниры тем ценны, что они зажигают новые звездочки.

Десятиэтажник у метро «Новокузнецкая»

Не хочу казаться нескромным, но не соскучилась ли по моему рассказу Пятницкая, 25, этот десятиэтажник у метро «Новокузнецкая», где обитало союзное Гостелерадио. Шамиль Николаевич Мелик-Пашаев, шеф спортивной редакции, находился в отпуске. Когда вернулся, ему, естественно, доложили о появлении в отделе новичка.

– Писаревский, кто такой этот Шлаян, – как и мой начальник на работе, он зачислил меня в армяне. – Где вы откопали его? Он хоть что-то умеет? Ну-ка покажите, что он там уже натворил.

Своим раскатистым голосом в коридоре четвертого этажа, где находилась редакция, он нагонял страху на всех.

– Шамиль Николаевич, не Шлаян, а Шлаен…

– Какая разница, с нас Рашмаджяна с Губиным хватит.

– Шамиль Николаевич, а я-то при чем, я же коренной национальности, – одновременно обиженно и наигранно реагировал Борис Губин.

Обижаться, наверное, надо было больше мне. С другой стороны, а я что хотел, чтобы он встретил новичка, которого видит впервые, с объятиями? Хорошо, меня предупредили, что это напускное, просто к нему, его манере общения надо привыкнуть. На самом деле это был приветливый высокообразованный человек, действительно строгий, но справедливый руководитель, собравший под свое крыло большой и дружный коллектив профессионалов. Что ни имя – корифей спортивного эфира, я застал еще Вадима Святославовича Синявского. Было у кого учиться. И я после работы раза два-три в неделю спешил сюда, на Пятницкую, благо мое предприятие находилось неподалеку.

– Ну что, Наум Александрович (к Дымарскому. – М. Ш.), гоним этого Шлаяна или оставляем, раз Писаревский настаивает? – Шамиль Николаевич меняет гнев на милость, и я понимаю, что он уже в шутку, а не намеренно искажает мою фамилию. – Смотрите, Писаревский, головы вам не сносить, если он нам какую-нибудь каверзу подстроит.

Мелик-Пашаев, по его словам, сам рисковал, когда в свое время приглашал Писаревского в отдел. Володя, питавший помимо хоккея страсть к живописи и скульптуре (мама – художница), с журналистикой до этого никак не был связан, в Радиокомитете трудился инструктором физкультуры и организовывал спартакиады для его сотрудников.

У меня на работе было немало симпатичных девушек, а то и просто роскошных красавиц-блондинок, но в Радиокомитете ты словно попадал на «ярмарку невест» или модельный кастинг, а то и вовсе на конкурс красоты разных мисс и миссис, о которых в те годы у нас знали лишь понаслышке. Столько длинноногих привлекательных дам разного возраста (даже бальзаковского) на единицу площади я прежде никогда не видел. Они заполоняли собой все десять этажей. Любвеобильный Писаревский тянул меня в буфет на седьмой или девятый этаж, где они почему-то кучковались в очереди за вкусной выпечкой. Там я как-то услышал соленую шутку, отпущенную одним из солидных радиоаксакалов: «Жаль, я сейчас в таком уже возрасте, что первым поднимается… настроение».

Мне еще до подобного состояния было далековато, но и отвлекаться на местных прелестниц было некогда, сдерживал курс молодого бойца. Постепенно поле моей деятельности расширялось. Готовил свежую спортивную информацию для часовых выпусков «Последних известий» и «Маяка», причем заранее и на те, что выходили ночью. Меня подключили к подготовке журнала для редакций на зарубежные страны. Это был сборник комментариев, зарисовок о ведущих спортсменах и тренерах, репортажи с крупных событий. Если срочная диктовка информации постоянно держала в оперативном тонусе, то тут больше отдавало творчеством. Да и пользу приносило коллегам: по существовавшему тогда негласному предписанию каждый из них обязан был за месяц организовать не менее 60 процентов материалов нештатников – это называлось «отработка», иначе зарплаты не получишь или выдадут, значительно урезав. На мне этот процент «делался».

– Писаревский, можете не опасаться за свою голову, ваш протеже чего-то там соображает, – в устах Мелик-Пашаева это звучало, как некая похвала.

Конечно, всем журнал угодить не мог, разные ведь запросы, и однажды с просьбой расширить «ассортимент» конкретно на США и государства Британского содружества, т. е. готовить специально направленные на эти страны материалы, нагрянул Бернард Львович Купер из американской редакции. Не знаю, кто порекомендовал ему меня, только Купер насел основательно, требовал новостей чуть ли не ежедневно, причем к восьми утра – либо забрось в экспедицию Радиокомитета, либо завози домой на улицу Рылеева. Приходилось не спать ночью или вставать чуть свет, его, однако, это не волновало. Уже порядком воды утекло, а как сегодня вижу за машинкой с латинским шрифтом ну точно начала прошлого века (сегодня – наверняка музейная редкость, такие увидишь разве что в кино) этого плечистого, среднего роста немолодого уже человека. Купер мгновенно пробегал глазами принесенную заметку, столь же быстро улавливал суть и, обрабатывая, пулеметной очередью стучал по клавишам. Задерживался редко – если вдруг попадался непонятный термин.