Я и мои (бывшие) подруги - [4]

Ведь я писала его не на заказ в модном жанре или на ходкую тему, не ради денег. Я просто не могла не поделиться тем, что наполняет меня таким счастьем, во что я вложила всю душу и страсть.

Мое детское увлечение:

1. привело меня на исторический факультет университета, который я закончила;

2. вынудило на трех языках прочесть все, что смогла достать по интересующей теме;

3. написать свой роман о нем так хорошо, как я могла.

И еще одно. Писать — это огромное счастье. Если бы вы знали, какое это счастье, люди. Пишите! Наш язык дан нам неспроста. Это как мука. Из нее можно испечь хлеб насущный или элементарные блинчики, а можно сотворить чудо кулинарии из пяти слоев с пятью видами кремов и начинок. Так и язык. Кому-то для жизни хватает сленга или даже мата. Кому-то хочется выражаться богато и изысканно, кому-то необходимо создать из слов новый мир, другую действительность, в которой он — за творца! А кто-то даже может писать стихи! О, это мастерство высшего пилотажа, это искусство золотошвейки или нейрохирурга.

Вначале ведь было слово. Все неспроста…

Приняла душ, освежилась, пять минут можно жить.

Духота и жара прежние, но дело идет к вечеру, к ночной грозе, которая собьет жару. Так обещали синоптики, а я науке доверяю. На завтра прогнозировали двадцать пять градусов. Боже, что может быть лучше двадцати пяти градусов! Только двадцать четыре. Замотав мокрую голову, полуодетая, я легла на кровать, положила на живот подушку, а на нее тетрадь, чтобы продолжить мое произведение. Я пишу быстро. Едва успеваю своими каракулями записывать поток сознания, а иногда — бессознания, и именно тогда выходят лучшие места.

Итак, душ, полуодетая, живот, о котором я упоминала. Миома отвечает в лучшем случае за треть его фантастического увеличения. Видите, какая я самокритичная. Две трети я наела сама, люблю сладкое и шоколад, тем более что в нем открыли гормон счастья, это немного успокоило мою совесть обжоры и лентяйки. Пару лет назад живот вырос и сильно изменил мой силуэт, и, кроме того, потерял способность втягиваться. А это для женщины существенная потеря. До сорока лет я держала свой девичий вес, а потом начала поправляться — в год по килограмму. Ох, уж эти сорок лет! С сегодня на завтра, то есть буквально с первого на второе марта энного года мое здоровье и внешний вид покатились под откос. Больше всего меня поразила моментальность этой жестокой метаморфозы. Я стала уставать просто так, без всяких причин, плохо себя чувствовать, по-другому болеть.

Смешно сказать, но элементарная простуда превратилась в серьезную болезнь с вовлечением в воспалительный процесс всех органов дыхательной системы.

Теперь я простужаюсь так: все начинается с сильнейших болей в горле, как при ангине, которой я не болела с десятилетнего возраста. К ним присоединяются всемирные потопы из носа, сам он утрачивает свою физиологическую функцию и торчит только для «красоты». То есть для уродства, потому что распухает и краснеет. Дыши, чем знаешь, спасайся, как можешь. То же происходит и с глазами, залитыми конъюнктивитными слезами, — похлеще, чем у Ярославны в Путивле — ни почитать, ни ТВ посмотреть, никакой отрады болящему. И это невзирая на все меры профилактики и лечения: горы витаминов и гриппостата, вдыхание паров горячей картошки, которое ничего не дает, кроме расширения пор, что само по себе не плохо, но все-таки второстепенно, когда нечем дышать.

Даже раскладывание чеснока по всему дому для борьбы с вирусами и литры горячего молока с медом ничего не меняют. Насморк превратился в серьезное заболевание.

Что же будет, если меня, не дай бог, посетит настоящее тяжелое заболевание? Что случилось с моим иммунитетом с первого на второе марта энного года, когда мне стукнуло — вот он, богатый и могучий — сорок лет? Он покинул меня вместе со второй молодостью и стройной фигурой.

Вернитесь, любимые, я все прощу!

Но назад, к животу. Миома размером с грейпфрут.

Матка увеличена как на четвертом месяце беременности.

Плюс жирок сверху такой гла-а-аденький, эдакая перинка-одеялко. Раньше живот состоял из двух частей — выше и ниже талии, как у всех женщин. А теперь стал сплошным, как у мужчин, и толстым. Женщины меня поймут — это непроходящая печаль. Проснулся задний ум — какая же я была глупая и не ценила свою идеальную фигуру и вес. Все выискивала недостатки и проблемные зонки. Вот, получай теперь свою зонищу. Брюки, которые сейчас я могу носить только стоя и только на вдохе, я носила раньше с поясом — спадали. Где то время? Раньше, когда я загорала на спине, живот проваливался и прилипал к позвоночнику. Выпиравшие кости бедер казались крутыми берегами над Амуром, через который впору было перебрасывать мост.

Сейчас даже если лежу, на мне сопка Маньчжурии, кости куда-то делись. Так и хочется воскликнуть — кому они мешали? У меня все как у Маяковского, не зря я его люблю.

У него не любовийка, а любовище, у меня не миомка, а миомище. Но! Я себя люблю. А, следовательно, и все, что во мне. Если есть, значит, так надо. Во всем есть смысл, даже если мы его не видим. В том числе в доброкачественном новообразовании, которое хочет мне что-то сказать, а что — я постараюсь понять с помощью этого писания.