Я - хищная. Возвращение к истокам - [48]

От взглядов его было тяжело. И я снова не знала, как себя с ним вести, что говорить, да и стоит ли вообще говорить.

— Увидимся дома, — подмигнул мне Глеб, мир вокруг меня завертелся, смазался, а через секунду вокруг нас образовалась гостиная скади. С изрядной частью обитателей дома, к слову. Рядом со мной сразу оказалась Люсия, обняла за шею и прижала к груди. От нее пахло кофе и полевыми цветами, она разрыдалась, не обращая внимания на собравшихся в комнате людей. Гладила меня по спине и приговаривала:

— Глупый, глупый сольвейг…

Отчего «глупый», спрашивать я постеснялась.

Лидия бросилась на шею отцу.

Мирослав с Эриком появились через пару мгновений после нас. Эрик тут же отошел от Богдана, а тот покачнулся, вытер внезапно вспотевший лоб и бледные щеки, согнулся пополам, и его стошнило прямо на ковер.

— Отлично! Теперь в химчистку отдавать, — раздраженно посетовал Эрик, но привычной злости в его голосе, как ни странно, не было.

— Дьявол! — выругался охотник, медленно разгибаясь, затем увидел стоящую неподалеку Дашу и улыбнулся. — Привет, блондиночка.

Даша раздраженно выдохнула и повернулась ко мне.

— В порядке?

— Все хорошо, спасибо.

— Где Херсир? У него получилось?

Алиса возникла откуда-то справа — будто бы из воздуха материализовалась. Подошла к Эрику, по-хозяйски взяла его под локоть. И все замолчали, опуская глаза в пол либо же глядя на меня с жалостью. Жалость эта кололась, сочилась ядом, который проникал под кожу и собирался комком в груди. От вдыхаемого воздуха горчило во рту. Руки отчего-то затряслись, и Люсия сжала мои ладони, растирая.

— Если бы у него получилось, ты не была бы хищной, не находишь? — едко заметил Влад и без лишних слов направился к лестнице.

Наверное, ему тоже тяжело. Да, мы оба виноваты — в одинаковой мере. Только вот вина у него другая. Впрочем, от своей вины Влад умел прятаться отлично.

— Я тоже пойду, — сказала я, не дожидаясь неминуемых расспросов. В конце концов, у них есть Лидия и Богдан — пусть их пытают!

— Я тебя провожать! — с энтузиазмом заявила Люсия и потянула меня к лестнице. — Баюкать. Петь тебе.

Петь — это хорошо. Она красиво поет. И танцует. И вообще она у меня замечательная!

— Как ты вообще тут оказалась? — спросила я ее, пока мы поднимались.

— Увидеть. — Она прислонила указательный палец ко лбу. — Первый. Хитрый, он тебя ждать. Ты выйти.

Я кивнула.

— Поняла.

— Я видеть, ты умереть. Испугаться. Сказать Дэн. Он взять меня и примчаться сюда. Они говорить с твоим мужем. А потом пойти за тобой. Он тоже бояться.

— Я думала, Дэн никогда не боится, — попыталась я пошутить.

— Не Дэн. Твой муж.

— Да уж…

Нож я сунула в ящик старой, трухлявой тумбочки, которая левым боком упиралась в кровать. Думаю, если бы не поддержка кровати, она бы давно рухнула на пол — такой у нее был плачевный вид. На лишнее движение тумбочка отреагировала недовольным скрипом.

— Ложиться! — велела Люсия и указала на кровать. С этим спорить желания совершенно не было. Я уснула почти сразу под тихую английскую колыбельную, снилась мне хельза с теплым песком и ласковыми волнами. По поверхности озера бегали яркие солнечные блики. Мне было хорошо. Меня любили. Я была счастлива.

Надеюсь, все счастливы после смерти. Иначе зачем все это?

Пробуждение было резким. Тело дернулось, будто сопротивляясь возвращению в реальность, и я открыла глаза. Удивление смешалось с испугом, потому что рядом был тот, кого я совершенно не ожидала здесь увидеть.

Его глаза — натуральные льдинки, но еще секунду назад они были теплыми. Вмиг все изменилось. В них боль и обида плещется, но взгляда Эрик не отводит — и то хорошо. Впрочем, я уже окончательно потеряла надежду все исправить.

В этой заброшенной хламом, ветхой комнате он смотрелся нелепо. Король снизошел до бывшей фаворитки, лежит тут на драном покрывале, смотрит. Рука запуталась в моих волосах, ласково гладит. Зачем?

— Что ты здесь делаешь?

Голос был хриплым. К глазам подкатило горячее, напрашивались слезы, но я прекрасно научилась их подавлять.

— Убеждаюсь, что ты жива.

В словах — ни намека на злость, лишь облегчение. Оттого сильнее желание расплакаться прямо здесь, покаяться во всех возможных грехах и вымолить прощение. Когда еще, если не сейчас? Ведь он здесь, рядом, руку протяни — дотронешься. Дотрагиваться было боязно. Вдруг сбежит?

Поэтому я искренне сказала:

— Спасибо, что пришел за нами.

— Ты скади, — ответил он почти безэмоционально. Еще несколько секунд пристально смотрел в глаза, а затем резко притянул к себе, прижал так крепко, что, показалось, ребра хрустнут. Поцеловал в макушку. Совсем, как раньше, до катастрофы. Когда мы еще были близки…

Были ли? И если были, то почему я тогда… Ведь уверена была, что Эрик мое «все». И что «навсегда» для нас возможно. Ошиблась. «Навсегда» — самое лживое слово.

От этой несправедливости я все же расплакалась. Сильнее вжалась в Эрика, обняла его, вцепившись мертвой хваткой, и прошептала:

— Я люблю тебя.

Нужно было сказать. Там, за дверью моего убежища — жестокий мир со своими правилами. Даже если Эрик захочет, даже если простит, этот мир не примет нашего примирения. Потому что есть законы, и их нельзя нарушать.