Я хирург. Интересно о медицине от врача, который уехал подальше от мегаполиса - [6]

Шрифт
Интервал

Коллеги

Я попал в замечательный коллектив, где не только многому научился, но и в котором было очень весело и приятно работать. Это был настоящий интернационал. В отделении трудились и грузины, и армяне, и азербайджанцы, поэтому я, представитель кавказского народа, туда очень органично влился.

Сразу после планерки и распределения по отделениям, поднявшись на второй этаж, я постучал в ординаторскую. Рабочий день был в самом разгаре, врачи с серьезными лицами сидели, по уши зарывшись в бумаги.

— Здравствуйте, я врач-интерн, меня к вам направили для обучения. — И в ответ тишина. Я сначала подумал, что меня просто не услышали.

— Кхм-кхм, извините, здравствуйте, я врач-интерн, меня к вам направили…

— Ну заходи, врач-интерн, там посиди.

Я сел на стул в углу и стал ждать. Врачи бегали вокруг, занимались своими делами, консультировали пациентов, писали листы назначений, оформляли выписки, не обращая на меня ни малейшего внимания.

По истечении двух с половиной часов я решил, что так дело не пойдет и надо подойти к заведующему отделением.

— Здравствуйте, эм-м-м… я тут врач-интерн, меня к вам направили на обучение. Я зашел в ординаторскую, но врачи все заняты. Я не знаю, что мне делать.

— Здравствуйте! Врач-интерн, замечательно… — Заведующий был моложавым мужчиной лет сорока, с очень умным, живым взглядом.

— Я пришел к вам учиться, готов делать любую работу.

— Отлично! Тогда пойдемте, представим вас еще раз нашим докторам.

Мы снова зашли в ординаторскую. Появление заведующего привлекло внимание.

— Господа, хочу вам представить нашего коллегу, врача-интерна. Кто готов взять курацию над нашим молодым специалистом? — Ответом ему была тишина. Доктора даже немного разбрелись по углам и притихли. — Я не понял, никто не хочет себе помощника?

— Давайте мне… — отозвался молодой, но очень уставший врач, который до этого сидел, полностью погруженный в бумаги.

— Отлично, тогда я передаю нашего интерна на ваше попечение. Вы за него отвечаете!

Так и началась моя интернатура.

Первый вопрос, который задал мне мой наставник, — наверное, универсальный для всех интернов первого дня.

— Будем знакомы. Что умеешь?

— Ну как… — Я немного растерялся, в голове все смешалось, и я не сразу сообразил, что ответить. — «Шить» умею, «вязать» умею, на дежурства в студенчестве ходил, на операциях ассистировал…

— Отлично! А с бумажками работать умеешь?

— Нет, с документами раньше не работал.

— Ну тогда начнем с простого. Сначала нужно истории болезни научиться оформлять грамотно. А сейчас обход.

И доктор, схватив ворох бумаг, понесся по палатам смотреть своих пациентов. Я пошел за ним.

Сначала я расстроился, подумав, что, «начав с простого», сгнию на бумажной работе и не видать мне операционной как своих ушей, но постепенно я начал разбираться в тонкостях и особенностях ведения медицинской документации. Конечно, в университете мы писали студенческие истории болезни, проводили на кружках клинические разборы, но все это существенно отличалось от реальной медицины.

Выписки, амбулаторные карты, истории болезней, дневники. Меня закружил водоворот ежедневной рутинной работы, да так, что некогда было и голову поднять. Отделение было рассчитано примерно на 60 коек и обычно было забито под завязку. Работы хватало, а поскольку я был единственным интерном, то все мелкие манипуляции и перевязки я делал самостоятельно, получив колоссальный опыт.

Со временем я сдружился с коллективом, мы вместе ходили на обед, «больничные» вечеринки, корпоративы, поэтому, когда пришло время переводиться в другое отделение, уходить мне не хотелось совершенно. Я привык к своим коллегам, все было знакомо и понятно, но правила для всех едины. Меня направили в гнойную хирургию.

Гнойная хирургия

Если вы хотя бы однажды были в этом отделении или просто стояли рядом с гнойной раной, то вы знаете, что по-настоящему непереносимый запах стоит именно в гнойной перевязочной. Когда открываешь гнойную рану, начинают слезиться глаза и к горлу подкатывает предательская тошнота, особенно если врач имел неосторожность позавтракать перед перевязками, но с опытом все это проходит.

В этом отделении мне не особенно нравилось, хотя работы тоже было немало и опыта я получил предостаточно. Но как-то не запало в душу. Несколько раз я присутствовал на ампутации конечностей, однажды даже самостоятельно ампутировал палец, вскрывал флегмоны, чистил гнойные раны, но все же понял, что гнойная хирургия — это не мое. Поэтому по истечении двух месяцев я с удовольствием оттуда ушел.

Направили меня в сосудистое отделение. Поскольку тема моей дипломной работы была по флебологии[3], я неплохо ориентировался в этой области. В первый же день меня взяли ассистировать на операцию аневризмы брюшного отдела аорты. К слову, аневризма была огромная — размером с кулак, но, несмотря на возраст пациента (82 года), операция прошла успешно, мужчине был установлен бифуркационный протез. В течение следующих двух месяцев я был на большом количестве операций, начиная от флебэктомий[4], заканчивая сложными многочасовыми операциями.

После сосудистого отделения меня ротировали в абдоминальную хирургию, где я и стал настоящим хирургом.


Рекомендуем почитать
Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Милосердие смерти

Если спросить врача-реаниматолога о том, почему он помнит только печальные истории, он задумается и ответит, что спасенных им жизней, конечно же, большинство… Но навечно в сердце остаются лишь те, кого ему пришлось проводить в последний путь. Спасать жизни в России – сложная и неблагодарная работа. Бесцеремонность коллег, непрофессионализм, отсутствие лекарств и оборудования, сложные погодные условия – это лишь малая часть того, с чем приходится сталкиваться рядовому медику в своей работе. Но и в самый черный час всегда остается надежда.


Вирусолог: цена ошибки

Любая рутинная работа может обернуться аварией, если ты вирусолог. Обезьяна, изловчившаяся укусить сквозь прутья клетки, капля, сорвавшаяся с кончика пипетки, нечаянно опрокинутая емкость с исследуемым веществом, слишком длинная игла шприца, пронзившая мышцу подопытного животного насквозь и вошедшая в руку. Что угодно может пойти не так, поэтому все, на что может надеяться вирусолог, – это собственные опыт и навыки, но даже они не всегда спасают. И на срезе иглы шприца тысячи летальных доз… Алексей – опытный исследователь-инфекционист, изучающий наводящий ужас вируса Эбола, и в инфекционном виварии его поцарапал зараженный кролик.