Я, Дрейфус - [68]

— Для прикрытия, — ответила Ребекка. — Эклза тоже вызовут. Его — в первую очередь.

— А кого еще? — спросил я.

— Есть одна неожиданная фигура, — сказал Мэтью. — Старина Джон Коулман из деревни.

— Мне так не терпится допросить его, — призналась Ребекка.

Мы все рассмеялись — как дети. Смехом невинных людей, а мужчины вокруг сдавленно хихикали и исходили завистью.

Как Ребекка и предсказывала, апелляция должна была состояться через пять недель, и ждать ее было почти приятно. Я снова рискнул ходить в столовую и заметил, что сотрапезники стали ко мне куда менее дружелюбны. Они заподозрили, что я все-таки не один из них. Но во двор заниматься зарядкой я выходить не рискнул. Не хотел приковылять в зал суда искалеченным. Пока длилось ожидание, я усердно писал, и когда Сэм, который был в восторге от новостей, пришел меня навестить, он сразу понял, что слушатель мне теперь не нужен.

Вечером перед апелляцией Мэтью принес мне в тюрьму костюм. Не тот, который был на мне, когда зачитывали тот ужасный приговор. Он принес костюм, который я надевал, когда ездил с лекциями: он напоминал о прежних счастливых днях и давал надежду на новое счастье. Я не похудел и не поправился, но немного накачал мускулы. Однако костюм сидел на мне идеально.

У Мэтью были новости.

— Увы, мы лишились одного свидетеля, — сказал он.

— Эклза? — спросил я.

— Нет, Эклз вызван в суд. Он там будет. Я о Джоне Коулмане. Он исчез ночью. Похоже, сбежал. Его дом в деревне выставлен на продажу. Никто не видел, как он уезжал, никто не знает, где он.

— Этого человека я подозревал с самого начала, — сказал я. — Причин особых не было. Я просто ему не доверял. В тот день, когда он пришел к нам на чай, он, должно быть, уже планировал мой крах.

— Не именно твой, — сказал Мэтью. — Ты просто оказался подходящей мишенью.

Он обнял меня.

— Встретимся завтра, — сказал он. — Все вместе. Мы так надеемся! Даже Люси. Она чуть было не купила новую шляпку. Но удержалась.

Той ночью я почти не спал, но мне приснился странный сон — будто костюм на мне не сходится. Он оказался слишком тесен, и я проснулся как раз, когда стали отлетать пуговицы.

Мне принесли завтрак, с лишним, заметил я, куском хлеба. Мне разрешили принять ванну, охранники наблюдали, как я бреюсь, как надеваю костюм.

— Вам идет, — выговорил один.

А второй сказал:

— Удачи!

Это были те самые охранники, которые молча и равнодушно наблюдали, когда меня избивали во дворе. Но я простил их, подумав, впрочем, не слишком ли я рано их прощаю. Оставалось еще немного времени до поездки в суд, и я нисколько не удивился, когда ко мне заглянул начальник тюрьмы.

— Я пришел пожелать вам всего самого хорошего, — сказал он и протянул мне свежую газету. — Будет что почитать, пока вы ждете.

Я почему-то с радостью и интересом стал просматривать заголовки и тут наткнулся на один — он меня как громом поразил.

УЧИТЕЛЬ ЧАСТНОЙ ШКОЛЫ НАЙДЕН МЕРТВЫМ

Не читая дальше, я уже знал, кто это. Новость меня взволновала, и я могу, ничуть не сожалея и не раскаиваясь, признаться, что статейку я читал с некоторым удовольствием. «Тело Марка Эклза, возглавлявшего кафедру истории в одной из лучших частных школ Англии, было найдено вчера поздно вечером в его номере в „Отел де ла мер“ в Марселе. Подозрений в насильственной смерти нет».

Самоубийство Эклза может сыграть мне на пользу в суде, подумал я, но более всего я был доволен тем, что хотя бы в чем-то справедливость восторжествовала.

Когда наконец за мной пришли, чтобы отвезти в суд, я пребывал в прекрасном расположении духа.

Пожелайте мне удачи, мистер Уолворти.

Часть пятая

32

Давно я не видел то одеяло. Интересно, подумал я, неужели то же самое, провонявшее запахом пота и испуга, и попытался представить, сколько невинных или виновных людей укрывало оно, когда их вели в суд. Но на этот раз я не собирался под ним прятаться. Что бы ни вопили плакаты перед зданием суда, за что бы ни ратовали те, кто их держит, я войду в зал суда с гордо поднятой головой, поскольку я невиновен и был невиновен всегда. Но теперь я куда меньше боюсь.

Когда фургон сбавил скорость и мотор тихонько заурчал, я услышал хор скандирующих голосов. Я разобрал слова, когда мы остановились. «Свободу Дрейфусу! Свободу Дрейфусу!» Вылезая из фургона, я разглядел плакаты — про мою невиновность. От благодарности меня даже в дрожь бросило.

Меня повели в комнату, где нужно было ждать начала. Я вспомнил, как подкашивались у меня ноги, когда я впервые шел на заседание суда, тогда я запинался на каждом шагу от отчаяния. Теперь же я чуть ли не бежал. Мне казалось, что я иду на представление, что у меня главная, звездная роль и лучшие места. Я не осмеливался думать о развязке драмы. Она должна была случиться в конце спектакля.

Меня там ждала Ребекка, и впервые за много лет я подумал о Саймоне Познере, моем прежнем адвокате, который так бездарно меня защищал. Мэтью никогда о нем не упоминал, и я предполагал, что их дружбе пришел конец. Ребекка радостно меня приветствовала. Похоже, она волновалась не меньше меня.

— Мы лишились Эклза, — сказала она.

— Знаю. Прочел в газете сегодня утром.

— Для нас это не потеря, — сказала она. — Его самоубийство можно расценить как признание вины. Так что нам это только на пользу.