Я, Дрейфус - [57]

Теперь и я рассмеялся так же горько, как и Мэтью, а потом мы снова замолчали. Для Мэтью, похоже, эта встреча была столь же болезненной, как и для меня, и он засобирался уходить раньше времени. Он пообещал, что скоро придет опять. И Люси тоже, а еще он постарается привести моих детей.

— Я вытащу тебя отсюда, — сказал он. — Обязательно.

Он быстро пошел к двери, но вернулся меня обнять. Я смотрел ему вслед, и его мне было жалко больше, чем себя.

Через неделю я получил первое письмо в тюрьму. Оно было из королевской канцелярии, и я, не читая, догадался, о чем оно. Я вскрыл его не сразу, положил на койку, вспомнил, как радовался, когда впервые получил письмо оттуда. Я распечатал конверт. Надо было убедиться в том, что я и подозревал. В письме сообщалось, что ввиду обвинительного приговора меня лишили титула. Моя дорогая Люси теперь просто миссис Дрейфус. А мое имя — Кейс, дело.

Часть четвертая

26

Тюрьма Уондсворт,

Лондон, SW18

21 октября 1997 г.

Бернарду Уолворти, эсквайру

Издательство «Юбилей»

Лондонское отделение

Сен-стрит

Лондон, W1

Уважаемый мистер Уолворти!

Так что же теперь, мистер Уолворти? Что мы будем делать дальше? Я завершил описание своей версии моего «дела». Однако я отказываюсь признавать, что сказать на эту тему больше нечего… Я никогда не поверю, просто не поверю, — не позволю себе этого, — что проведу в этой камере остаток отведенной мне жизни. Сегодня мой день рождения. Мне пятьдесят лет, и я встречаю в этом месте уже второй день рождения. Я больше не говорю «не признаю». Мне вообще не следовало это говорить. Вины и не было. Никогда. И признавать мне нечего. Я никакого преступления не совершал. И больше мне добавить нечего.

И вот, мистер Уолворти, я сижу в той же камере, куда меня определили год назад. У вас есть все основания предположить, что я ее хорошо знаю. Но вы ошибаетесь. Я не так хорошо ее знаю, просто потому, что никогда ее пристально не изучал. До того момента, как был оглашен тот невероятный приговор, я рассматривал ее как временное пристанище, промежуточный пункт на моем пути к свободе. Но теперь я не могу так к ней относиться. Поскольку прежде у меня была надежда, а теперь ее почти не осталось. Я много раз расхаживал по камере, но никогда не задумывался о ее площади. Ее длина и ширина просто задавали ритм моим мыслям о надежде и отчаянии. Сейчас же, шагая по ней, я считаю. Три метра в длину, два в ширину — что ж, по-моему, могила тут вполне поместится.

Сегодня ко мне на свидание придут мои родные. И Мэтью придет, правда, Сьюзен с детьми уехала повидать свою мать. Жалко, конечно. Я давно не видел Сьюзен. Начальник тюрьмы пустит нас в отдельную комнату, где мы сможем посидеть все вместе и выпить чаю с угощением, которое приготовит Люси. Мои дети уже больше не дети. Очень жаль, что я не вижу, как они растут. Я боюсь, что мы стали с ними чужими. Питеру уже шестнадцать. Он в этом году заканчивает школу. С такой фамилией ему пришлось нелегко. Я очень им горжусь. Но могу только сказать ему об этом. Я, как бывает при каждодневном общении, не могу до него ни дотронуться, ни приласкать его, ни поддразнить. Может, он уже слишком взрослый и дразнить его не получится, может, он слишком взрослый, чтобы смеяться моим глупым шуткам, но он точно недостаточно взрослый для того, чтобы так отважно переносить тяготы, свалившиеся на него из-за нашего имени. В письмах и на свиданиях меня уверяют, что на воле много делается для того, чтобы начать новый суд. Но сегодня они придут без новостей о нем. Принесут свои надежды, свою веру, свое доверие, и мне нужно будет разделять их оптимизм. Я попытаюсь, хотя в глубине души я в отчаянии.

Но я не имею права выпускать из рук перо. Просто не имею такого права. Без него закроется последняя дверь, которая может привести к освобождению, и я уйду в могилу, так и не доказав, что я невиновен. Мне где-то надо находить слова для своих угасающих надежд и слова, которые подпитают мой гнев. Потому что я боюсь, что гнев испарится, а если он исчезнет, его место займет апатия, а с ней — непрекращающаяся меланхолия. Так что я снова берусь за перо, и пусть оно стрелой несется по своему опасному пути. Вы уж потерпите, мистер Уолворти.

Дрейфус

27

Меня должны были навестить родные. Если не считать короткого свидания с Мэтью после суда, нам предстояло встретиться впервые с тех пор, как огласили приговор. Признаться, я боялся этой встречи. Мне было слишком стыдно.

Меня отвели в комнату для свиданий, усадили за стол, и я стал ждать. Я впервые увидел других заключенных, а они впервые увидели меня. Я догадался, что они ждут, хотят посмотреть, кто ко мне придет. Я уже знал, что про товарища по заключению можно много понять по тем, кто к нему приходит. Я надеялся, что мои будут одеты просто, безо всяких изысков. Хотя никто из моих родственников не одевается по haute couture[16], я очень волновался насчет их внешнего вида. А то, что я приговорен сидеть в этой тюрьме до конца своих дней, меня в тот момент мало заботило. Главным было, как будут выглядеть Люси, мои дети, Мэтью и Сьюзен. Мне и так было стыдно за себя, и я предполагал, что им так же будет стыдно за меня, и надеялся только, что это будет не очень заметно.