Я дрался на «Тигре» - [44]

Запомнился бой у Замолы. 24 января около 23.00 состоялась отдача приказов на атаку, присутствовали все командиры, включая командиров танков. От нашего батальона были три или четыре «Королевских тигра» под командованием лейтенанта Бейера. Было очень холодно, примерно минус 10 градусов. Началась обычная процедура прогревания мотора, передач и аккумуляторов. Ночью мы заняли исходные позиции и много часов ждали начала атаки в 7.00. Недооценка врага всегда была ошибкой. Но, когда, кроме того, считаешь врага дураком, за это всегда жестко наказывают. Как только посветлело, мы выехали на наших стальных колоссах на поле. Но оказалось, что за ночь русские стянули большое количество противотанковых пушек и установили мины. Обе гусеницы нашего танка были мгновенно порваны. Мы должны были поставить себя на место врага и понять, что он примет эти или аналогичные меры. Была тихая, ясная, зимняя ночь, враг слышал шум наших моторов, когда мы выдвигались на исходные позиции. Атаковать в этих условиях было большой ошибкой. Если наши планы нельзя было поменять, то атаковать надо было с другого направления. Тот, кто вел «Тигры» в атаку, должен был думать головой. Идеальная ситуация для противника: «Тигр» со сбитыми гусеницами неподвижно стоит на минном поле. Мы хотели продать наши жизни как можно дороже и стреляли по иванам из нашей 8,8-сантиметровой пушки, пока по нам лупили четыре или пять русских 7,62-сантиметровых пушек, стоявших на расстоянии меньше чем 1000 метров на краю неубранного кукурузного поля. Водитель уже был ранен, но экипаж башни был еще в строю. Во время очередного выстрела из нашей танковой пушки раздался странный звук. Я посмотрел в прибор в командирской башенке и увидел необычную картину: наша пушка стала намного короче, чем обычно, и до кожуха раскрылась, как листья пальмы, абсолютно симметрично. Из большого количества попавших по нам снарядов один попал в пушку и вызвал разрыв ствола. Теперь огонь по врагу стал невозможным, а иваны стреляли по нам из всего, что у них было. Наше положение было неприятным. Выйти из танка невозможно. Тут мы заметили, что по нам больше не попадают. Пошел снег, и видимость упала до 50 метров. Мы забрали раненых и помчались назад. И, как только мы добрались до наших товарищей, которые прятались в низине, снег кончился. Мы опять были живы!

Вскоре меня перевели в штаб на должность офицера-ординарца. Штабную службу я не любил, но офицер-ординарец одновременно был командиром 3-го штабного танка, и я мог и дальше часто участвовать в боях. Ведение батальонного военного дневника было для меня особенно неприятным. Каждый вечер на передовую, в штаб батальона, приходил Ia-Schreiber (писарь первого (оперативного) отдела штаба), оберфельдфебель Хуго Вебер, я рассказывал ему о событиях дня. Вернувшись, Вебер переписывал отчет начисто, и на следующий день приносил на проверку и подпись.

Я все время сопровождал командира на совещания и выдачу приказов, кроме того, я был связным офицером в вышестоящие штабы, поэтому я имел полное представление обо всем происходящем в батальоне.

В последние недели войны события на фронте происходили с калейдоскопической быстротой. Мы, 503-й танковый батальон, были пожарной командой танкового корпуса Фельдхеррнхалле. С нашими немногочисленными «Королевскими тиграми» нас бросали из одного пожара в другой. У нас редко было более десяти боеготовых «Тигров». Обычно, разделенные по два-три танка, мы помогали истекающим кровью частям. Многие из этих боев я уже не помню. Но удивительный и очень успешный бой у Миттерхофа я хочу описать.

На рассвете объявили тревогу. Справа от нас прорвались примерно 20 вражеских танков. Мы ничего не видели и не слышали, потому что густой туман ограничил видимость 100 метрами и подавлял все звуки боя. Командир приказал мне с тремя моими «Тиграми» выехать в разведку на запад через Нойдорф.

Мы проехали Нойдорф. Врага не было видно, видимость была еще очень плохая. В полной боевой готовности из Нойдорфа мы клином поехали на север по дороге на Лаа. Через два километра мы справа пересекли какое-то количество следов танковых гусениц, идущих с севера на юг. Мы насчитали 12 танковых следов. Это должна была быть прорвавшаяся танковая часть, примерно батальон, который шел на север. Я попытался сразу же связаться по радио с батальоном, но связь не работала. Мы повернули и поехали по следам гусениц на север. Перед дорогой Лаа-Вильдендюрнбах я заметил много гильз от снарядов. Они были калибра 10 сантиметров, значит, это должны были быть или танки ИС-1, или самоходки Су-100. Надо было быть очень осторожным, потому что этот калибр был опасен и для «Тигра II». Через два километра без соприкосновения с врагом мы достигли Миттерхофа. Видимость стала хорошей. Мы заняли позиции. Жители хутора, которые сначала приняли нас за русские танки, сказали, что русские танки поехали дальше на север. Я опять попытался связаться с батальоном, связи не было.

Мы поехали дальше, прикрывая друг друга, и с опушки леса, с расстояния 1500 метров, по нам открыли огонь из танков. Мы установили, где находится противник, наше задание было выполнено. Мы отступили на хутор. Было непонятно, почему вражеская группа стоит там без движения. Время уже было к полудню.