Я дрался на Т-34 - [19]

«Безлошадными» уцелевшие танкисты ходили недолго. Два-три дня в запасном полку, получаешь новый танк и незнакомый экипаж — и снова в бой. Тяжелее было командирам рот и батальонов. Те воевали до последнего танка своего соединения, а это значит — пересаживались с подбитой машины на новую несколько раз в течение одной операции.

Выйдя из боя, экипаж прежде всего должен был обслужить машину: заправить ее горючим и боеприпасами, проверить механизмы, почистить и, если надо, вырыть для нее капонир и замаскировать. В этой работе принимал участие весь экипаж, иначе танкисты просто не управились бы. Командир иногда устранялся от наиболее грязной и примитивной работы — чистки ствола или отмывки снарядов от смазки. «Снаряды я не мыл. Но ящики подносил», — вспоминает А. С. Бурцев. Зато капониры для танка или «землянку» под ним рыли всегда сообща.

На время отдыха или подготовки к предстоящим боям танк становился настоящим домом для экипажа. Обитаемость и комфорт «тридцатьчетверок» были на минимально необходимом уровне. «Забота об экипаже ограничивалась только самым примитивным», — утверждает Ария. Действительно, Т-34 был очень жесткой на ходу машиной. В момент начала движения и торможения ушибы были неизбежны. Танкистов от травм спасали только танкошлемы (именно так произносили название этого головного убора ветераны). Без него в танке делать было нечего. Он же спасал голову от ожогов при возгорании танка. Контрастирующая со спартанской обстановкой «тридцатьчетверки» комфортность «иномарок» — американских и английских танков — вызывала у танкистов восхищение. «Американские танки М4А2 „Шерман“ я посмотрел: бог ты мой — санаторий! Сядешь туда — чтобы головой не удариться, все кожей обшито! А во время войны еще и аптечка, в аптечке презервативы, сульфидин — все есть! — делится своими впечатлениями А. В. Боднарь. — Но для войны не пригодны. Потому что эти два дизельных двигателя, эти земляные очистители топлива, эти узкие гусеницы — все то было не для России», — заключает он. «Горели они, как факелы», — говорит С. Л. Ария. Единственный иностранный танк, о котором некоторые, но не все танкисты отзываются с уважением, — «Валентайн». «Очень удачная машина, низенькая с мощной пушкой. Из трех танков, что под Каменец-Подольском (весна 1944 года) нас выручили, один даже дошел до Праги!» — вспоминает Н. Я. Железнов.

Встав в оборону или отойдя на переформировку и пополнение, танкисты старались привести в порядок не только свои машины, но и себя. В наступлении, самой характерной форме ведения боевых действий танковыми войсками Красной Армии в период 1943 — 1945 годов, им не удавалось ни помыться, ни переодеться, даже еду доставляли «только под конец дня. Тут и завтрак, и обед, и ужин — все вместе», вспоминает В. П. Брюхов. Г. Н. Кривов вспоминает, что за девять дней наступления ни разу не видел батальонную кухню.

Тяжелее всего, конечно, было зимой, с этим соглашаются почти все, кроме А. В. Марьевского, который считает, что поздняя осень и ранняя весна с их переменчивой погодой, раскисшими дорогами, дождями пополам со снегом тяжелее. Иногда при беседах с ветеранами даже складывается впечатление, что летом вообще не воевали. Очевидно, что при попытке охарактеризовать тяжесть фронтового быта память услужливо подбрасывает эпизоды, связанные именно с зимним периодом. Немалую роль здесь играет и то количество одежды, которую танкистам приходилось носить (теплое нижнее белье, теплое обмундирование, ватные брюки и телогрейка, полушубок), чтобы защитить себя от холода в танке, становившемся зимой «настоящим морозильником». И, конечно же, под всей этой амуницией заводились постоянные спутники войн и катаклизмов — вши. Хотя здесь мнение ветеранов разделяется. Некоторые, как, например, A. M. Фадин или А. С. Бурцев, воевавший с конца сорок четвертого, утверждают, что «вшей не было. Потому что экипаж все время был связан с соляркой, с горючим. Они не приживались». Другие, и их большинство, говорят по-другому. «Вшивость была дикая, особенно зимой. Тот, кто тебе сказал, что они не приживаются, ерунду городит! Значит, он никогда в танке не был. И танкистом не был. В танке вшей ой-е-ей!» — вспоминает В. П. Брюхов, командовавший ротой, в которой воевал А. С. Бурцев. Такие противоречия, довольно часто встречающиеся в воспоминаниях, следует отнести к периоду, с которого начал воевать респондент, а также к индивидуальности человека. Борьба с насекомыми велась при первой же остановке. Одежду прожаривали в самодельных вошебойках, состоящих из поставленной на огонь плотно закрытой бочки, в которую наливали немного воды, а на крестовину развешивали одежду. Приезжали и банно-прачечные отряды, которые стирали белье, проводили санобработку.

Несмотря на тяжелейшие условия, практически все ветераны отмечают, что на фронте люди не болели.

Внешний вид танкиста был весьма непрезентабельным: одежда, руки, лицо — все было запачкано смазкой, гарью от выхлопа и порохового дыма, заляпано пятнами от топлива и снарядной осалки. Постоянная копка укрытий для танка также не добавляла красоты. «К концу любой операции все одеты были кто во что: немецкие френчи, гражданские пиджаки, брюки. Советского танкиста в них можно было узнать только по танкошлему», — вспоминает капитан Николай Константинович Шишкин, командир батареи самоходных установок ИСУ — 152. Более или менее привести себя в порядок можно было только на переформировании или на отдыхе, но передышки являлись большой редкостью. «Что делали в минуты отдыха на войне? А когда этот отдых был?» — вопросом на вопрос отвечает A. M. Фадин. С грязью приходилось мириться. «Ватники давали, валенки, все это давали. Когда измажешь все это в танке, быстро все выходило из строя, а замены оперативной не было. Приходилось долго чувствовать себя каким-то бомжом», — рассказывает П. И. Кириченко. Быт танкистов мало чем отличался от быта простых пехотинцев: «Зимой ты в грязи, замасленный, всегда полно у тебя фурункулов, простываешь же. Окоп выкопал, танком наехал, брезентиком немножко застелил и печурка — все». А. В. Марьевский утверждает, что «за всю войну ни разу в доме не спал!».