Я, Данила - [114]

— Ха-ха-ха!

— Не будь невежей, Данила. Вместо того чтоб извлечь мораль: ты ударил человека, а он тебя реабилитирует…

— Мораль? Ха-ха-ха… Хо-хо-хо!

— Ибрагим, оставь нас на минутку. Так! Данила, ты перестанешь паясничать?

— Отстань, жена, мне хорошо… и смешно… ха-ха-ха! Мораль!

— Данила, вместо того чтоб поблагодарить меня, ты треплешь мне нервы.

— А за что я должен благодарить тебя, курочка моя, ты же не отдел кадров! Официант, подай вина!|

— Нет, ты меня должен благодарить.

— А почему тебя, яблочко мое наливное? Хе-хе-хе!

— Меня. Это письмо… дело моих рук. Пока ты с видом оскорбленного величия слонялся по дому и по канцелярии, я… я ходила по начальству, упорно, почти каждый день, надоедала им своими просьбами, говорила, как ты переживаешь из-за того прискорбного случая, объясняла, что ты давно уже понял свою неправоту, что много брал на себя, что больше этого не будет, что ты согласен на любую работу, лишь бы товарищи не думали о тебе плохо… что жизнь без настоящего дела тебе в тягость… от твоего имени я писала письма, которых ты в своей гордыне никогда бы не написал. Они поверили мне, а не тебе, запомни! Хотя бы поэтому ты должен молчать и вести себя пристойно!

— Да ты свихнулась!

— Можешь проверить! Только не падай в обморок, когда услышишь, что я говорила и писала, чтоб только вытащить тебя. Я… я не хочу быть женой неудачника, который…

— Жена, домой!

— Что? Данила, что с тобой?

— Домой! Вы с Ибрагимом начинайте укладываться, а я пойду за грузовиком. Едем в другой уезд.

— Ты в своем уме?

— Сударыня, ежели через полминуты вы еще будете здесь, я перестану принимать во внимание, что вы мой супруга и в интересном положении. Не уверен только, что рука моя достаточно тяжела, чтоб отплатить за оскорбление. Домой! Ибрагим, поди сюда! Отведи, сынок, тетю домой. Ей нехорошо. И помоги ей уложить вещи. Мне оставьте буфет, кровати и шкафы. И поторопитесь, я не намерен встречать утро на территории этого уезда.

Прощай, неразвитая община, горное сельское хозяйство, сельская торговля, большие планы и крохотные возможности, бурные потоки и скудные водохранилища! Прощай и ты, психология, верная их спутница! Я думаю, что мы сыты друг другом!

Прощай, персональная машина и оклад начальника строительства! Моя гордость возвысилась над вами еще до того, как вас придумали.

Если б я только знал, если б я знал! Я бы со стыда сгорел, с десятью Малинками расстался бы, не задумываясь!

— Официант, еще литр вина! И слушай, браток! Вот тебе мой галстук, видишь, он не из дешевых, у моей супруги есть вкус. Поймай, браток, за кухней самую большую дворнягу, приведи ее сюда и привяжи к ножке стола. Но только галстуком! Подбери мне отечественную дворняжку, не могу я пить один… Чего зенки выкатил? Получишь пять сотен. Понял?

Лакаю вино в ожидании официанта.

Наконец он вернулся.

— Есть одна, да только ее и сам господь бог не изловит. Вот ваш галстук.

— Спасибо, отдай его своему директору! И пошли сейчас же за шофером Андрией… Чтоб живой ногой сюда! Скажи: Данила куда-то переезжает, ночью, в Тузлу или Зеницу, не все ли равно, впрочем, тебя это не касается! Чтоб Андрия немедленно был здесь!.. Не то… не то я вам всем повяжу галстуки, да так, что у вас глаза повылезут. А ну ступай! И по пути налей вина в этот графин! Жажда одолела.

Сударыня,

товарищи,

ой-ей, Малинка, безрассудная, что ты со мной сделала!

Ведь я же не горный рюкзак твоего папы, который ты взяла с собой, уходя в партизаны. Меня не возьмешь с собой в жизнь, как зубную щетку, маникюрный прибор и разные там побрякушки-финтифлюшки, и вообще распоряжаться мужем по своему усмотрению, завязывать его и развязывать и под голову и под задницу класть тебе не удастся. Я к тебе со всей душой, но под твою дудку плясать не стану! Кто уполномочил тебя так оскорбительно толковать другим мое молчание? И то, что я стою по стойке «смирно»? Или твои твердые принципы времен войны и восстановления уничтожила довоенная гимназистка, разумная девица на выданье из хорошей семьи, для которой супруг всего лишь часть мебели, красивый выходной башмачок.

Официант, еще вина! И почему не идет шофер Андрия, он должен увезти меня… ой-ей, увезти до того, как жена реабилитирует меня своими жалкими взглядами на реабилитацию. Увезти, пока я не повесился на ближайшем телеграфном столбе. На галстуке, который выбрала для меня по своему вкусу моя супруга.

Когда я ввалился в квартиру, было уже пятнадцать минут третьего, супруга моя подметала. Подметать в такое время может только оскорбленная женщина, которая веником выражает свой гнев не хуже, чем языком, в особенности если она вообще редко подметает.

Делаю вид, что не вижу, как она негодующе метет. Думаешь, упаду перед тобой на колени и стану громко каяться? Ошибаешься, моя милая. И, разыгрывая мужа, вернувшегося с трудовой вахты, я крикнул:

— Сухое белье, горячую ванну, крепкий кофе!

Она заколебалась. Покорится — значит, признает свою неправоту решительно во всем, даже в распре по поводу того, из-за чего мы уже так злобно шипели друг на друга у кофейни. Если бросит веник и уляжется в постель, я все сделаю сам. В этом случае через час-другой она рискует найти расшвыренную посуду, прожженную скатерть и разбитую ванну. Но моя Малинка за последнее время так горячо привязалась к вещам, что за одну скатерку, какой нет у соседки, повесит двух Данил, не то что одного, да к тому же изрядно потрепанного. И вдобавок на его же ремне, потому как бельевые веревки понадобятся и после похорон. А будет по-прежнему дуться, я смогу напропалую играть в повредившегося от алкоголя неудачника, бьющего по чем попало. Но, видно, побои ей не улыбаются,