Я - четвертый - [3]

Я — Четвертый.

Я знаю, что я — следующий.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я стою на середине подъезда к нашему дому и вглядываюсь в здание. Оно светло-розовое, почти как глазурь на пирожном, и построено на трехметровых деревянных сваях. Перед ним покачивается на ветру пальма. За ним есть причал, он на двадцать метров уходит в Мексиканский залив. Если бы дом стоял на полтора километра южнее, то причал был бы в Атлантическом океане.

Генри выходит из дома с последними коробками, некоторые из них не распаковывались после нашего последнего переезда. Он запирает дверь и опускает ключ в прорезь для почты рядом. Сейчас два часа ночи. На Генри шорты цвета хаки и черная рубашка поло. Он очень смуглый от загара, и выражение его небритого лица кажется подавленным. Он тоже опечален тем, что приходится уезжать. Он бросает последние коробки в кузов пикапа к остальным нашим вещам.

— Ну, вот и все, — произносит он.

Я киваю. Мы стоим, смотрим на дом и слушаем шелест пальмовых листьев. Я держу в руке пакет с сельдереем.

— Я буду скучать по этому месту, — говорю я. — Даже больше, чем по другим.

— Я тоже.

— Пора жечь?

— Да. Ты сделаешь или хочешь, чтобы я сделал?

— Я сам.

Генри достает свой бумажник и бросает на землю. Я достаю свой и тоже бросаю. Он идет к грузовику и возвращается с паспортами, свидетельствами о рождении, карточками социального страхования, чековыми книжками, кредитными и банковскими карточками — и бросает их на землю. Бросает все документы, удостоверяющие наши личности. Все они поддельные. Я беру из грузовика маленькую канистру с бензином, которую мы держим для экстренных случаев. Поливаю бензином кучку документов. Сейчас меня зовут Дэниэл Джонс. Я якобы вырос в Калифорнии, а сюда переехал со своим отцом: он программист, и переезд был необходим по работе. Дэниэл Джонс сейчас исчезнет. Я зажигаю спичку, бросаю ее, и кучка загорается. Ушла еще одна из моих жизней. Как всегда, мы с Генри стоим и смотрим на огонь. «Пока, Дэниэл, — думаю я, — было приятно свести с тобой знакомство». Когда костер догорает, Генри оборачивается ко мне.

— Пора ехать.

— Я знаю.

— Эти острова никогда не были безопасным местом. Отсюда слишком трудно выбраться, слишком трудно бежать. Было глупо сюда приезжать.

Я киваю. Он прав, и я это знаю. Но мне все же не хочется уезжать. Мы приехали сюда, потому что я этого захотел, и в первый раз Генри позволил мне выбрать, куда ехать. Мы пробыли здесь девять месяцев — дольше, чем в любом другом месте с тех пор, как покинули Лориен. Мне будет недоставать этого солнца и тепла. Мне будет недоставать геккона, который сидел на стене и каждое утро смотрел, как я завтракаю. Хотя в Южной Флориде в буквальном смысле миллионы гекконов, я готов поклясться, что именно этот ходит за мной в школу и оказывается рядом везде, где бы я ни был. Я буду скучать по грозам, которые, кажется, возникают из ничего, по тишине и покою ранних утренних часов, когда еще не прилетели крачки. Я буду скучать по дельфинам, которые иногда приплывают кормиться на закате. Я буду скучать даже по серному запаху гниющих на берегу водорослей, по тому, как этот запах заполняет дом и проникает в наши сны.

— Избавься от сельдерея. Я подожду в пикапе, — говорит Генри. — И пора ехать.

Я вхожу в рощу справа от пикапа. Три флоридских оленя уже ждут. Я высыпаю к их ногам сельдерей, нагибаюсь и ласкаю по очереди каждого из них. Они уже давно перестали меня пугаться. Один из них поднимает голову и смотрит на меня. Темные пустые глаза. Я почти ощущаю, как он что-то мне говорит. У меня по спине бегут мурашки. Он опускает голову и продолжает есть.

«Счастливо оставаться, мои маленькие друзья», — говорю я, иду к пикапу и забираюсь на пассажирское сиденье.

Мы видим в боковые зеркала, как дом становится все меньше, пока Генри не сворачивает на шоссе и дом совсем не пропадает из виду. Сегодня суббота. Я думаю о том, что делается без меня на вечеринке. Что они там говорят о том, как я ушел, и что будут говорить в понедельник, когда я не приду в школу. Если бы я мог с ними попрощаться. Я никогда больше не увижу никого из тех, кого я здесь знал. Я никогда не буду говорить ни с кем из них. И они никогда не узнают, кто я или почему я исчез. Пройдет несколько месяцев, может быть, даже несколько недель, и никто из них, наверное, уже и не вспомнит обо мне.

Перед тем как выехать на шоссе, Генри останавливается заправиться. Пока он орудует шлангом, я начинаю просматривать атлас, который Генри держит между сиденьями. Этот атлас у нас с тех самых пор, когда мы прибыли на эту планету. На нем отмечены линиями маршруты во все места и из всех мест, где мы когда-либо жили. Сейчас он весь исчерчен вдоль и поперек. Мы знаем, что должны от него избавиться, но это единственное свидетельство нашей совместной жизни. У нормальных людей есть фотографии, видео и дневники, а у нас — только этот атлас. Взяв и просмотрев его, я вижу, что Генри провел новую линию — из Флориды в Огайо. Когда я думаю об Огайо, я представляю себе коров, кукурузу и хороших людей. Я знаю, что на номерных знаках штата Огайо сказано: «СЕРДЦЕ ВСЕГО ЭТОГО». Я не знаю, что здесь значит «ЭТО», но думаю, что выясню.