Я был власовцем - [10]

Я так загляделся, что и не заметил, как мы тронулись и стали въезжать на мост, и когда Саша дернул меня сзади за ремень, увидал впереди отчаянно жестикулирующего и угрожающе размахивающего винтовкой часового у въезда на мост, и вспомнил, что запрещено высовываться из вагонов на мосту, и поскорее убрался.

– Ну, что? – спросил я Сашу Муращака, когда мы, проехав мост, подъезжали к светло-зеленому вокзалу, на котором крупными буквами по торцу и по фасаду было выведено: МУРОМ.

– Да-а, ты силен в географии… – проворчал Саша.

Весь день мы ехали по местам, где мне не приходилось бывать раньше, и я не отрывался от окна. Запомнился Ковров, город, о котором я и не слыхал раньше. Чувствовалась близость к Москве – по большому оживлению на станции. Большое количество поездов – грузовых, пассажирских, теснота, сутолока, гудки, дым – составили резкий контраст с дремотной тишиной, покоем и красотой утреннего Мурома. Многочисленные заводские и фабричные трубы, видневшиеся в городе, густые шлейфы дыма из них говорили о большой промышленности здесь, но тут на расспросы моих спутников я ничего ответить не мог. В экономической географии, к Сашиному удовольствию, я не оказался так же силен, как в физической. Не знал я и заводов этого города, как и сам город.

Мне уже становилось ясно, что везут нас не через Москву и что мы объезжать будем ее с севера. Хоть у нас и не было с собой карты, но я представлял себе наш путь дальше и, чтобы подразнить Сашу Марущака, сказал ему, что дальше будет, всего вероятнее, Иваново-Вознесенск, а потом Ярославль.

– Не Иваново-Вознесенск, уж если на то пошло, а Иваново. Тоже мне географ, не знаешь, как города называются, – подкусил меня Саша. – А поедем мы через Москву, а не через Иваново. Отсюда дорога прямо на Москву идет!

– Спорим, что через Иваново? – подхватил я.

– Спорим! – согласился Саша – и проиграл.

Сначала он радовался и веселился, толкая меня кулаком в бок – дорога после Коврова явно шла на запад, на Москву. Но очень скоро, не прошло и часу, мелькнула какая-то станция, и после нее стали мы заворачивать на север. Дорога на Москву так и осталась по левую руку.

К вечеру впереди показался большой город. Все в вагоне с интересом следили за нашим спором.

– Ну, что, Саша, никак это Москва? А может, и не Москва… – терзал я Сашину душеньку. – Мне так думается, что это – Иваново-Воз… прости, Иваново!

Действительно, оказалось Иваново. Было уже поздно. Помрачневший Саша молча укладывался спать. Ему так хотелось проехать через Москву. Он там учился.

Мне вспомнились слова Толстого – первую половину дороги человек думает о том, что он оставил, вторую – о том, что его ждет впереди. По тому, как все чаще нам всем думалось о том, куда мы едем, что нас ждет, мне стало казаться, что уж на вторую половину пути мы перевалили.

9

Саша еще похрапывал, когда я проснулся на другое утро, да и большинство людей в вагоне, пользуясь несоблюдением обязательного часа подъема, спали, или предпочитали не подниматься с нагретого места, хоть и жестковато было лежать. Только несколько пожилых красноармейцев из приписных, привыкших, видно, дома к раннему вставанию, дымили махоркой в вагонных дверях, опершись на перекладину. Поезд только что тронулся после какой-то продолжительной стоянки. По шуму и различным звукам – гудкам, пыхтению паровозов, лязганью буферов – я понял, что мы стояли на большой станции. Вдруг я услышал низкий, протяжный и мелодичный гудок, заставивший меня насторожиться. Это же не паровозный гудок! Это пароходный гудок! Значит, мы стояли в Рыбинске! Там вокзал недалеко от Волги, я помню это по нашей жизни в Рыбинске в 1925 году, когда мы прожили здесь и в дачной местности около города все лето. Скорей, скорей к окну!

– Ребята, какая станция была? – спросил я стоявших в дверях.

– Рыбинск.

Ну, так и есть, надо вставать. Попробовал добудиться Сашу, но куда там! Он только повернулся на другой бок.

Однако, высунувшись из окна, я ничего не мог узнать на местности. Перемены разительные, все изменилось до неузнаваемости. В тот год уже заполнилось Рыбинское водохранилище, и всюду была видна большая вода, затопившая огромные пространства. Устье Шексны, крупного притока Волги, недалеко от которого находился дачный поселок, в котором мы тогда жили, еще было обозначено берегами, но дальше все было под водой, значит, и тот поселок, Карпунино.

Вскоре показались каких-то прямо циклопических размеров сооружения. Когда подъехали ближе, стало видно, что это строящийся громадный железобетонный мост через Волгу для автотранспорта и для железной дороги, потому что он строился рядом со старым мостом, по которому мы переезжали Волгу. Поразили эти невиданных размеров фермы, устои, пролеты. Я не успевал охватить глазами все сразу: разлившуюся Волгу, к северу превратившуюся в водную бескрайность до горизонта, и этот гигантский мост, и множество других, новых для меня деталей ландшафта.

– Эх, Саша, проспал ты интересную картину! – сказал я Саше, который проснулся наконец и продолжал еще лежать с открытыми глазами.

– А что было? Где мы едем? Почему ты меня не разбудил? – стал спрашивать Саша.