Я был телохранителем Гитлера, 1940-1945 - [43]

В первый раз за долгое время я чувствовал невероятную радость. Этот миг стал для меня настоящим освобождением, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Силы мои были на исходе, советские войска — в нескольких метрах, от жены я вот уже несколько дней не получал никаких известий, и все равно на душе стало намного спокойнее.

Я выключил коммутатор и выдернул все провода. Мы с Хентшелем обменялись письмами, адресованными нашим женам, на тот случай, если один из нас не доживет до конца войны. Он сказал, что должен задержаться еще ненадолго, чтобы наладить подачу воды и электричества в медицинский кабинет под Новой канцелярией. Уже уходя, я в последний раз окинул взглядом бункер. Было пусто. Остались только Йозеф и Магда Геббельс, которые заперлись в дальней комнате, и Хентшель. Я был последним солдатом, уходившим из этого царства смерти.

Йозеф и Магда Геббельс покончили с собой минут через пять после моего ухода из бункера[147]. Об этом я узнал уже в пятидесятых годах, когда снова встретился с Хентшелем. В тот момент, когда они умерли, я пробирался по катакомбам Новой канцелярии. Я хотел перекусить в столовой и сообщить Шедле о своем уходе. Однако от полного изнеможения не смог далеко уйти, рухнул на пол где-то в уголке и моментально уснул.

Плен

2 мая перед рассветом я проснулся. Вокруг все еще было спокойно. Тогда я, не мешкая, пустился в путь, имея при себе из оружия только пистолет да еще карманный фонарик. В подземных коридорах и комнатах царило запустение, все их обитатели давно ушли. Чтобы выйти на улицу, мне пришлось пролезть, как мне когда-то советовал Шедле, через маленькое подвальное окошко, выходящее на тротуар Вильгельмштрассе. Это был самый настоящий прыжок в неизвестность. Развалины полыхали, улица была разворочена снарядами. Перейдя через дорогу, я оглянулся: здание Старой канцелярии все еще стояло.

Я пошел дальше, побежал через Вильгельмплац и спустился по лестнице на станцию «Кайзерхоф»[148]. Вход в метро был весь изрешечен пулями. Внизу было черным-черно от столпившихся людей. Мужчины, женщины, дети сидели на ступенях, на перроне, везде. Помню, посреди этого неописуемого хаоса два молодых гитариста играли какие-то гавайские мелодии. Тоннель метро не был освещен. Я прошел по нему до станции «Штадтмитте» и вышел на «Фридрихштрассе». Там я встретил Хайнца Линге и сотрудника отряда Гельмута Фрика. Поинтересовался у Линге, где все остальные, — он не знал. «Ну, что будем делать?» — спросил он. Я ответил, что нам бы надо пройти до моста Вайдендаммер. «Невозможно! Мы как раз оттуда. Там русские! Там подбитый танк, повсюду трупы. Мост на прицеле у Красной армии. Они все видят, стреляют по всему, что движется», — ответил он. Тогда вместе с остальными солдатами мы решили продвигаться к северу, но не выходить на улицу, а идти по подземным тоннелям.

В районе Шпрее дорогу нам преградила огромная насыпь из камней и обломков железа. Нам удалось пробраться по узкому лазу сантиметров 50 в диаметре. Следующие 80 метров нужно было идти под открытым небом. Советские солдаты непрерывно забрасывали гранаты в зияющее в потолке станции отверстие. Мы прорвались перебежками, по одному. Потом наша маленькая группа двинулась дальше в направлении вокзала Штеттинер.

По лестнице, ввинченной в стену, можно было выбраться через вентиляционную шахту. Один из нас поднялся, высунул голову наружу и увидел, что по улице сновали немецкие солдаты. Он скатился вниз: «Им удалось прорваться, они все там, пришли». Тогда мы поднялись на поверхность. И только на улице поняли, какую совершили ошибку. Это были военнопленные. Мы оказались в руках у советских солдат.

Я стоял рядом с Фриком. А Линге вдруг сорвал с руки часы и растоптал ногой, приговаривая: «Ну уж нет, их они не получат!» Эту редкую вещицу он получил от посла Хевеля, всего их было выпущено около двух тысяч штук. Потом он украдкой вынул карманные часы с цепочкой и забросил их подальше. Повернувшись к нам, объяснил, что это были часы шефа. Мы молча смотрели, как проходящая мимо с ведром воды для пленных женщина наклоняется, подбирает их и, положив в карман, уходит.

Вдалеке стояли советские солдаты и стреляли во все стороны. Судя по всему, они были в стельку пьяны. Тогда Линге надвинул себе на лоб фуражку и заявил, что застрелится из пистолета, который оставил при себе. Я схватил его за руку со словами: «Если кто-то и должен это сделать, то они, а не ты! Не делай глупостей». Тогда он взял пистолет и потихоньку выбросил. Потом он предложил разделиться, чтобы нас не взяли вместе. Так мы и сделали. А потом под конвоем советских солдат два дня шли пешком к востоку, к лагерю в городе Вольденбер (ныне Добегнев). Это было началом моего долгого плена.

Меня перевели в Позен (Познань), куда свозили пленных со всего района. Там я встретился с Гансом Бауром, пилотом Гитлера. У него не было одной ноги, ее ампутировали, отрезали пилой и без анестезии. Я предложил ему помощь. Нужно было каждый день менять повязки и еще добывать еду. Через какое-то время он сказал, что его скоро должны перевести в военный госпиталь в Москву и что он может взять с собой кого-нибудь, чтобы за ним ухаживать. «Господин Миш, — сказал он мне очень серьезно, — условия жизни в этом госпитале должны быть намного лучше, чем в лагере для военнопленных. Вы согласны поехать со мной?» Я согласился.