Я был телохранителем Гитлера, 1940-1945 - [33]
Чуть позже мне рассказал свою версию случившегося Артур Адам, телохранитель, мой приятель и телефонист вермахта в ставке фюрера. В деревянном здании, где проходило совещание, он тогда был на телефоне. Он сказал, что все сразу заподозрили Штауффенберга. По его словам, положив бомбу под большой деревянный стол, стоящий посреди комнаты, Штауффенберг почти тотчас же покинул собравшихся и спросил у Адама, где машина, которую он заказывал. Машины еще не было. Тогда Штауффенберг вышел из здания и ушел. Точно в этот момент, как утверждал Адам, генерал Рудольф Шмундт, армейский адъютант Гитлера, передвинул сумку Штауффенберга, потому что она ему мешала. Несколькими секундами спустя дверь и окна комнаты выбило взрывом. Адам, как он говорил, сразу закричал: «Это Штауффенберг, точно он! Смотрите, его фуражка так и висит на вешалке!»
После покушения наше подразделение не получило каких-либо особых указаний. Я не осведомлен об усилении мер безопасности по отношению к фюреру, разве что сотрудники РСД обыскивали всех подряд[110]. Потом, да и то только в Берлине, при входе на территорию канцелярии установили металлоискатель.
Гитлер получил легкие ранения. Они, безусловно, давали о себе знать, но вида он не показывал. Через некоторое время визиты в ставку возобновились. К Гитлеру приезжал Геббельс, потянулись вереницей многочисленные гауляйтеры и партийные руководители.
Рабочий день становился все длиннее. Обстановка накалялась, чему способствовала угрожающе ухудшавшаяся ситуация на фронтах. Сигналы воздушной тревоги раздавались все чаще и чаще. Каждый раз, когда объявляли тревогу, мы укрывались в построенном лишь прошлой весной бункере. Бункер фюрера был составлен из бетонных блоков, толщина стен достигала нескольких метров. Укрепили даже телефонный узел.
При мне велись споры. Как-то после покушения я стоял на посту возле здания, где находились Гитлер и фельдмаршал Вильгельм Кейтель. Окно было открыто. Я почти все слышал. Между ними возник оживленный спор по поводу ситуации на Северном фронте, в частности у границы с Финляндией[111]. Германская армия несла там тяжелые потери. Мощность немецкого огня не смогла противостоять Красной армии. Насколько я понял, в порт Ревеля (Таллин) было доставлено около трехсот единиц артиллерийских орудий. Однако никто их не выгрузил, вероятно из-за нехватки информации. Кейтель защищался, пытаясь прикрыть действия своих подчиненных и найти объяснения. Гитлер нервничал и давал выход своему гневу. Он говорил громко, раздраженно: «Почему не дошла информация? Как такое вообще возможно? Информация есть, но она не доходит! Зачем отдавать приказы, если никто о них не знает! То, что произошло, — провал, и в ответе за это я! А потери? Вдовы и сироты — им будет за что меня ненавидеть!»
Не знаю, какие отношения связывали Гитлера и Кейтеля, не знаю, какие у него были отношения с другими высокопоставленными офицерами вермахта. Об этом, вероятно, знали камердинеры и адъютанты, а я не был настолько близок к персоне фюрера. Зато один случай показал, что Гитлер очень высоко ценил генерала Фердинанда Шёрнера, сурового и властного человека, отличившегося в боях.
Как-то ко мне подошел с папкой для документов Альберт Борман, в папке были бумаги на подпись фюреру. Я возвращался из пресс-центра Отто Дитриха с последними телеграммами. В комнату вошел Гитлер. Борман повернулся к нему, поприветствовал и завел беседу в шутливом тоне. Он заявил Гитлеру, что мне бы очень хотелось взять отпуск на несколько дней и съездить на родину, в Верхнюю Силезию. Гитлер ответил, что я волен уехать, уточнив, однако, что «если об этом прознает Шёрнер, мое разрешение не будет иметь смысла». Уже после войны, во время моего плена в СССР, один из высокопоставленных советских военных говорил мне, что для того, чтобы переломить ситуацию в свою пользу, Гитлеру нужна была бы добрая дюжина Шёрнеров.
В сентябре Гитлер заболел. Сильнейшая желтуха буквально приковала его к постели. Несколько дней он не выходил из небольшой спаленки своего бункера, не мог принимать участия в военных совещаниях[112]. Он поднялся на ноги и снова стал присутствовать на ежедневных заседаниях генштаба, но приходил в себя еще две недели. На лице его читались усталость и изнурение. Тяжелый период, критический для Гитлера. Новости с фронтов с каждым днем становились все более катастрофичными.
В эти напряженные дни Гитлер решил уволить двоих врачей, которые наблюдали его в течение долгих лет, Карла Брандта и Ганса Карла фон Хассельбаха. Их заменил подполковник Людвиг Штумпфеггер, один из личных врачей Гиммлера. И доктор Морель оставался на месте.
В конце ноября Гитлер на личном поезде выехал из «Волчьего логова» и вернулся в столицу. В «Логово» он больше не возвращался. Войска Красной армии несколькими днями раньше вошли в Восточную Пруссию. Повсюду шли ожесточенные бои.
